Садай, Владимир Леонтьевич. Летчики

памяти сохранились только его внешность и в ушах зве-

нит немного осипший тихий голос. Этот юнец и невысокий

разведчик спасли его от смерти: они привели его с тыла

врага в медсанбат и проводили в госпиталь...

Бирюков осторожно, чтобы не разболелись раны нгГ

обожжёном лице, приподнял голову и увидел стоящего

у окна своего соседа по койке полковника Мигунова.

Полковник, облокотясь правой рукой о подоконник, глу-

боко задумавшись, смотрел на облака дыма, подымав-

шиеся над Сталинградом. Немного погодя, он глубоко

вздохнул и отошёл от окна.

— Да, много тяжёлого пришлось^ увидать России,—

сказал он тихо. И добавил коротко и твёрдо:—Ну, ничего.

Скоро...

В госпитале всё было известно. На фронтах было тя-

жело. Враг пробирался к центру Сталинграда, занимая

дом за домом, квартал за кварталом, приближаясь

Волге. Бирюков припомнил, как в эти горестные дни

некоторых раненых начинало раздражать, что Мигунов

ведёт себя как человек, не сочувствующий общему горю.

И правда, многим трудно было понять полковника, кото-

рый, несмотря на свой далеко не молодой возраст, прояв-

л ял какую-то ребячливость. Однако, Бирюков, госпиталь-

ные врачи и сестры хорошо понимали его: умный человек,

он умел правильно лечиться. Он терпеливо ждал, когда

заживут раны, сам помогал им заживать быстрее. Сове-

ты и предписания врачей он считал для себя законом. В

тёплые дни выходил в госпитальный сад, не томил себя

тяжёлыми мыслями, почти ежедневно писал письма жене

в Куйбышев и сыну на Волховский фронт, много читал,

утром не вставал до тех пор, пока не приходила будить'

сестра.

Потом в Мигунове начала замечаться перемена. Он

уже не мог, как прежде, спать до самого завтрака—вста-

вал с рассветом, умывался, одевался и начинал ходить!

по палате. Или часами стоял, задумавшись, у окна, смот-

рел в даль, подёрнутую туманом и дымом от пожаров.

Когда врачи спрашивали его о самочувствии, он попреж-

нему отвечал: «Очень хорошо» или «Лучше всех», но,

хотя на людях он, как и прежде, был шумлив, шутил,

смеялся,—всё же всем было заметно, что он изменился.

О причине внезапной перемены, происшедшей в нём, знал

один Бирюков. Мигунов помрачнел, когда однажды на-