

другом, старшим товарищем, дающим полезные советы,
умеющим облегчить тяжелое горе. Лётчик или механик,,
совершивший проступок, долго не решался показываться
на глаза майору Юраеву, избегая прочесть укор в его
глазах.
Талыкин вернулся из города С. только через неделю.
Все свободные от дел лётчики и механики собрались по-
смотреть новые самолёты. Среди них был и Юраев. По-
глаживая гладкое крыло зелёного «яка», радуясь прибы-
тию самолетов, он расспрашивал Талыкина о здоровье,
о жизни в тылу, но о сыне и жене не упоминал. Чтобы
не расстраивать его, Талыкин тоже умолчал о них.
Только попозже, в бараке, Юраев отозвал Талыкина
в сторону и прошептал ему, будто сообщая великую
тайну:
— Ты, Аркадий Иванович, никому здесь не говори
о смерти Федора. Начнут жалеть, станут скрывать свои
горести... В общем не говори... Не надо...
^
4
...Дождь. Холод. Темь.
Перед глазами только стебли полыни и лебеды.
'— Сегодня не проберемся. К утру придётся где-ни-
будь остановку сделать,—говорит едва слышным голосом
разведчик, поддерживающий под левую руку Бирюкова..
Бирюков не видит его лица. Разведчик, должно быть,
очень молод. Ещё и голос не окреп. Стройный, тоненький,
с непокрытой головой. Пилотку он, чтобы не потерять,
засунул за пояс. Длинные волосы намокли и слиплись.
Другой разведчик, невысокий, с сильными руками, под-
держивает Бирюкова под правую руку. Обращаясь к пер-
вому, он называет его лейтенантом.
Весь следующий день провели около деревни Родники
на дне большой воронки, образовавшейся от разрыва
бомбы. Разведчики обмыли и перевязали раны подпол-
ковника, накормили его консервами и белыми сухарями.
Лейтенант и в самом деле был молод,—кожа на его
лице не потемнела ни от летней жары, ни от осенних
ветров, она была нежной и бледной, как у девушки...
Вот и теперь, при воспоминании о тех страшных, му-
чительных ночах в воображении снова встает образ мо-
лодого лейтенанта. Бирюков не знает его имени, в ёгс
79