крыльцу. И тут широко распахнулась дверь другого крыль
ца, и на ступенях появился Нямась.
— Дядя Шерккей, ты же мимо прошел, — остановил
он вконец растерявшегося бедняка, — обернись назад —
тебе вон через ту дверь надобно пройти!
— Кто тут у вас разберет, через какую, — пробормо
тал Шерккей и, повысив голос, добавил: — Дом-то у
вас целый город, сразу и не сообразишь, через какую
дверь пройти.
Повернув в обратную сторону, Шерккей приблизился
к Нямасю. Тот, не сходя более ни на ступеньку, прогово
рил двусмысленно:
— Ежели не тебя через гостевую дверь пропускать, кого
ж еще?
— Да за что ж мне такая честь? Мы люди маленькие,
и честь нам дана не по себе...
— Ну, таких, как вы, по деревне не так уж и... —
подольстил было Шерккею Нямась и недоговорил слова
«много», а вместо этого довольно потер волосатые руки.
Шерккей попеременно смотрел то на желтые ступени
крыльца, то на свои новые лапти и остался доволен —
не так уж он одет, чтобы стыдиться да бояться что-то
испачкать, — и проворно стал взбираться вверх. И не рас
считал, запнулся правой ногой — по его приметам, это
было не к добру. Хотел было запнуться и левой, но ноги
несли его теперь легко, как на крыльях. Тогда он не стал
смотреть вверх, на Нямася, а весь сосредоточился на сту
пенях — не дай бог вовсе растянуться на них! Дойдя до
последней ступени, он приподнял голову и наткнулся
взглядом на начищенные хромовые сапоги Нямася с ко
роткими голенищами. Когда же Шерккей взглянул вверх,
то увидел довольное лицо Нямася с небольшой бород
кой, которую он пощипывал пальцами. Самым заметным
на его лице был орлиный, с горбинкой, крючковатый нос.
Одет он был в красную сатиновую рубаху навыпуск;
из расстегнутого ворота виднелась потная волосатая
грудь, которую впору было стричь ножницами. Чтобы
упрятать массивный живот, Нямась не подпоясывался
ни дома, ни в лавке. Расчесанные на прямой пробор гу
стые волосы отливали черным глянцем. Круглое щека
стое лицо было одного цвета с рубахой, казалось, ткни
ненароком — и брызнет из него алая влага. Низкий лоб
был усыпан бисеринками пота, и Нямась его не выти
рал; дышал он шумно и часто, жадно глотая свежий
воздух. Словом, вид у Нямася был такой, будто он только
40




