Ильбек, Мигулай. Черный хлеб

Шерккей внимательно слушает хозяина. Гляди-ка ты,

Кандюк и тот перед этим человеком заискивает! Кто ж

он таков будет?

Радушная хозяйка дома — жена Кандюка Алиме, не

смотря на возраст, порхает как трясогузка, впопыхах, ви

дать, и не заметила, когда в доме появился новый гость —

Шерккей. Когда же Кандюк шепнул ей об этом на ухо,

она тут же подлетела к Шерккею, защебетала:

— И-и, тубада*, я и не видела, как ты пришел, Шерк

кей!.. Как твои домашние, все ли живы-здоровы? А Сай

де что ж не пришла? — Шерккей едва успевал отвечать

на вопросы, а добродетельная хозяйка сыпала и сыпала

словами: — Мы ж люди одного возраста, нам и сидеть за

столом полагается вместе, а то все чуждаемся чего-то...

Сами, конечно, виноваты... Ну да ладно, впредь давайте

не забывать друг друга, мы об этом со стариком частень

ко судачим...

Шерккей слушает словоохотливую хозяйку и диву да

стся: с какой стати эти богатые люди стали ему вдруг

близкими? Ни родня, ни друзья, до сих пор и не об

щались вовсе... Постой, а что в этом удивительного? Ведь

он, Шерркей, не какой-нибудь прощелыга без чести и

совести, тогда почему бы его и не пригласить в богатый

дом? Ах эта Алиме, ну что ни слово — то мед пьянящий.

Ить как ловко говорит! Так и сыплет, так и мечет слова,

будто бисер! Шерккею тоже вроде неловко сидеть молча,

и он изредка вставляет: «Семья ничего, живем помалень

ку...» Алиме без продыху свое: «И слава богу, слава богу,

так оно и должно быть...» И голосок ее, и слова теплые

так и ласкают слух, растапливают душу...

Шерккей тем временем чувствовал себя в этой компа

нии, как заблудшая сова в голубиной стае. Правда, есть

Маххит, вроде бы равный ему, но он сидит от него вда

леке. Так что уж лучше сидеть да больше помалкивать,

решил Шерккей, не то выпалишь какую-нибудь глупость

не к месту.

Шерккею все тут не по себе: ему кажется, что Степан

Иваныч искоса взглядывает на него; и стол-то ему не

удобен — высок слишком, и кошма на широченной лав

ке чересчур мягка, и все же он сидит, хлопает глазами,

не успев даже помыть руки после возни во дворе. Он ви

дит под своими ногтями черную грязь — впору огород

там разводить, и залегшие меж пальцами глубокие и тоже

*Ей-богу.