мундире любил; до молока или масла, почитай, за всю
жизнь не дотронулся, водку тоже не пил и детей сладос
тями не баловал. И все же, видать, иногда бес хвастов
ства подначивал его, и Сямака хвалился: «Детей благо
словить у меня в кармане имеется...» Да, таков, видимо,
человек — не может все время ходить мрачным да пону
рым, вот и рождается в нем желание хоть чем-нибудь по
радовать себя, пусть даже солгать самому себе; вероятно,
в такие минуты он больше тешил свою душу, а может,
перед людьми не хотелось выглядеть совсем уж после
дним человеком, — так что не стоит его попрекать этим
в минуты угасания жизни. Кого бы и как он благословил,
кому сказал бы теплое слово — неизвестно: старик не
успел исполнить задуманное не по своей воле. «Что ж,
земля тебе пухом», — пожелали ему оставшиеся жить, и
лишь один Элендей усомнился в честности отца. «Ты,
отец, какую-то тайну вместе с собой уносишь», — думал
он, с надломленной душой глядя в открытые глаза мерт
вого отца.