148 / 216
ди себе парня. Одной жить нельзя». Говорить-то она говорила, а
в
глазах — вечное горе. Я часто ее навещала: поживу денек-дру
г о й —
и назад. Посидим, бывало, о Володе поговорим, и как буд
то он для нас живой. Андрей...— Христина посмотрела на него
вопрошающе, недоуменно.— Ну вот родились они, мать и сын, и
ушли навсегда... Никого после них не осталось. Ну мать еще по
нятно: она жизнь прожила, сына вырастила, и горе знала, и ра
дость. А Володя?.. За что? — мучительно сведя брови, спросила
она Андрея, как будто он мог знать ответ на этот безответный
вопрос жизни.— Ведь он для чего-то был предназначен в этой
жизни. Ну погиб бы, спасая кого-нибудь, или в бою, а то так
глупо, страшно...
— Смерть всегда глупа... И страшна именно этой своей глу
постью,— глухо сказал Андрей.— Почему же ты мне раньше не
рассказывала?
— Не могла,— виновато подняла глаза Христина,— Мне ка
залось, что тогда я предам Володю, его мать, нашу любовь...
Как же я ей в глаза посмотрю. Потому и с тобой у нас все так
было. А вот когда похоронила ее, я поняла... Только ты у меня ос
тался на всем белом свете. Я вдруг почувствовала, что я живая,
что хочу, могу жить. Я как будто впервые услышала, как идет
дождь, как скрипит под ногами снег, как деревья листвой ше
лестят. Да-да, шелестят, хотя и деревья еще голые. И ветер, и
солнце, и звезды — все увидела по-новому,— взволнованно гово
рила Христина,— Нет, не Володина мама виновата в том, что
последние годы я жила, как во сне, как в тумане, но при ней я
и вправду не могла, не хотела ни смеяться, ни шутить. Я очень
жалела ее, она мне была как мать. Ты же знаешь, я с десяти
лет сирота, выросла у тетки, а без матери тяжело. И мне каза
лось тогда, что моя мера счастья уже отмерена судьбой, что пос
ле Володи ничего и никого не может быть. А потом появился ты,
и я начала душой оттаивать. Даже подумать страшно, что мы
могли и не встретиться, что ты мог не подойти ко мне в кино,
или подойти к другой...— Она перевела дыхание. Андрей, поче
му ты молчишь?
Андрей встрепенулся, потер лицо руками, как будто стряхнул
одуряющий сон.
— Что молчу?
я
слушаю, думаю... Все время пытался по
нять, почему ты постоянно ощетиниваешься со мной, как ежик...
Что-то таишь в себе. И не верится, что ты рядом, что ты приеха
ла навсегда,— Он обнял ее, прижал к себе.
Гы выговорилась,
теперь тебе станет легче. И разве я могу тебя в чем-то упрек
нуть? Ты со мной — и это сейчас самое главное. Я же приезжал
к тебе, чтобы увезти с собой, совсем, да не застал. Христина, не
ужели это ты и навсегда?
— Навсегда,— облегченно выдохнула она, лицо ее просветле
ло, вспыхнули бледным румянцем щеки.— Ты как-то говорил, что
у тебя в классе есть одна необыкновенная девочка. Учится хо
рошо, рисует прекрасно... Вот и пусть она едет учиться, в моей
квартире живет. А может, ты и сам надумаешь еще в город вер-
144