73 / 201
рицу, и весной, когда отец отправился бурлачить на Волгу, ре-
шила уморить ее голодом. Закрыла в пустой хлевушок, а сама
варит, жарит, ест на глазах у девочки, чтобы 'страданий ей
больше причинить. Варусь нашла завалявшийся комок соли и
три дня лизала его. На четвертый день мачеха решила, что
девочка уже умерла, открыла хлев, а та сидит и лижет сель.
Отняла мачеха остаток и снова закрыла дверь на запор. Через
два дня Варусь умерла. Мачеха сунула мертвую девочку в ме-
шок и закопала в хмельнике, сверху навалила соломы, навозу...
Осенью вернулся с Волги отец, а дочки нет. Спрашивает мачеху,
а та отвечает: без вести пропала; видать, в речке или колодце
утонула.
Я не раз слышала от матери эту историю, и всегда мне стано-
вится не по себе: как же так можно, что никто, даже отец, не
стал разыскивать эту несчастную девочку, никому до нее нет
дела? Ведь она тоже человек, хоть и маленький—ей было тогда
лет пять-шесть и они были подружками с моей матерью, как
мы с Анук...
Мать, не замечая моих слез, продолжает
рассказывать
новые сказки, теперь уже небылицы — про хитрую лису, Ива-
нушку-дурачка, злого волка, даже вспоминает стихи, которые
ей рассказывала еще бабушка. У нее получается очень живо,
и я слушаю ее, позабыв о несчастной Варусь. О чем бы она ни
рассказывала — про веселье и радость, горе и нужду—все
предстает перед глазами как наяву.
Но вот возле двери послышалось топанье, звуки обивпемого
с лаптей снега. Потом дверь распахнулась, и вместе с кл\бами
морозного воздуха в избу вошел дед Иван. Он изо дня в день,
как по расписанию, приходит к нам в одно и то же время. Мы
уже привыкли к этому.
— Жив кто или вымерзли все? — громко осведомляется он,
хотя отлично знает, что мы дома и чем заняты. От лютого холо-
да он натянул на себя два сохмана, от чего стал похож на тол-
стого снеговика. Лапти у него заледенели и скользят по полу,
как санки. Дед Иван отряхивает от инея белую барашковую
шапку, вешает ее на гвоздь и садится на нары. Я забираю свое
рукоделие и быстренько усаживаюсь возле него, не переставая,
как и мать, прясть.
— Эх, и лютует нынче зимушка,—растирая красные от хо-
лода руки, говорит дед Иван.—Прямо нестерпимый холод.
— И не говори, Иван-паяхам, в избе того и гляди закоче-
неем. Дровишек мало, каждое полено на счету.
— А ты, поди, на улицу и носа не высовываешь?—спраши-
вает меня дед Иван.
68