

удочку брать. Ты, как пойдешь в народ деньги собирать, при-
хвати своих с собой, сколько есть. У кого не окажется ни копей-
ки—ты ему своих предложь: мол, ладно уж, сам за тебя внесу,,
а весной отдашь. Весной, понял? А весна для бедняка, сам>
знаешь, самое гибельное время—денег у него нет, ты вместо
них
и
возьмешь его надел. Ну, здорово я придумал?
— Здорово, молодец, Педер Кузьмич,—похвалил
старосту
Шешле.
В это время к печке неслышно подошла тетя Настись и про-
шептала:
— Собирайтесь потихоньку все—и к Марфе: отец пьяный,
бушевать всю ночь будет. И я потом приду.
Нас с Анук будто ветром сдуло с печки. Мы оделись, помогли
собраться младшим и пошли к нам.
В окнах уже горел свет — мать была дома, а сестра ушла
к
подруге на улах*. Мы все четверо забрались на печь, рассте-
лили кое-какое тряпье и улеглись. Анук начала рассказывать,
сказку про хитрую лису, а я, окончательно сморенная теплом,
не заметила, как заснула.
На другой день, когда мать топила печку объеденной соло-
мой, к нам пришли Казак Василий и Манефа.
— Бог в помощь,—пропела, набожно крестясь, широколица»
монашка и согнула длинную спину в земном поклоне.—На но-
вую церковь собираем со всего миру, и вы должны пожертво-
вать богу шесть рублей.
Василий пока стоял молча, перебирая подвешенные через
плечо на веревочке долговые палочки.
Мать, оторвавшись от дела, поднялась навстречу вошедшим,
недовольно проговорила:
— Денег в доме ни копейки нет. Пока Метри с Иваном не
вернутся с Кокшаги, и думать нечего.
— Смочь надо, найти, где-нибудь занять. На божий храм
собираем, не на какое-нибудь баловство. Каждый крещены»
человек обязан помочь. Не то будем считать, что против бога
идете. Иль не слышала, что вчера в сторожку посадили бунтов-
щиков, нынче в Сибирь отправляют?—-заговорил Василий, стро-
го взглянув на нее.
Лицо матери так побледнело, что стало какого-то пепельного
цвета.
— Может, займешь у кого?—ноет Манефа.
— Да у кого занять-то? Все, как мы, перебиваются.
— Я могу дать на время,—предложил Васся.
* Улах — посиделки.
74