

— Карамель видела... — тихо отвечает Лизук.
Больше Лизук не спрашивают. Молодая девушка очень дол
го слушает ее сердце, проверяет глазное дно.
— Твоя сестра не больна, — заключает потом женщина в
очках. — Просто ее надо лучше кормить, ей надо давать мас
ло, яйца, сливки.
В ее перечислении меня поражает слово «сливки». Раз
ве сливки едят?! Их собирают для пахтанья, получившееся
масло сдают государству, а вот пахта остается для нас. Пока
я размышляю об этом, врачи пишут для нас какую-то бу
магу.
Наконец мы выходим в коридор, и я с облегчением про
тягиваю эту бумагу безногому дяде. Оказывается, человека
можно оглушить обыкновенными словами:
— Доченька, от этой бумаги вам никакой помощи. Твоей
сестре дали только третью группу. Зайди еще раз, поговори с
врачами. Скажи им прямо. Они скоро закончат, подожди не
много.
Лизук дрожит. Мне тоже холодно. Вместо того, чтоб спро
сить о деле, я выпаливаю совсем другое:
— А до этого мы успеем сходить в столовую?
— Успеете! А деньги у вас есть? Тогда идите поешьте и
приходите обратно.
Мы выходим на солнечный двор. От долгого сидения в
темном коридоре в глазах темнеет, передо мной плывут жел
тые, зеленые круги.
Сразу зайти в столовую не хватает смелости — мы топ
чемся у двери.
— Вы в столовую? Если да — заходите, а то мы скоро
закроем, — говорит девушка, стоящая на крыльце. И прав
да, сразу же за нами она накидывает крючок на дверь.
— Девочки, вам чего?
— Хлеба.
— На продажу хлеба нет.
Но я не теряюсь, я крепко помню мамины наставления,
поэтому развязываю узелок и протягиваю мятую бумажку:
— Тогда дайте нам миску супа. А вместе с супом — хлеба.
Нас двое.
Нам взвешивают два куска хлеба. Осторожно, будто двух
только что вылупившихся птенцов, кладу их на ладонь. Они
279