4 / 10
добрые богатыри. На наш воз, пахнущий затхлостью и хле
вом, ветер навевает медовый запах. «Хлебом пахнет...» — ме
рещится мне.
Мы слезаем с воза около столовой. Меня тянет туда по
смотреть, есть ли там хлеб, но все же решаю по-другому:
сначала надо дело закончить. Сделаю дело, а потом уж... а
потом уж будет праздник! Я беру сестру за руку и веду к
белому дому.
Держась за руки, мы входим в больницу.
Внутри — длинный коридор. По обе стороны — двери. Пе
ред одной из них собралась толпа калек. Те, которым не хва
тило места на скамейке, стоят или сидят на полу.
— Здесь смотрят инвалидов? — спрашиваю я у высокого
мужчины.
Он хочет ответить, но у него начинает трястись голова. Мне
страшно, и я невольно отступаю назад. Мужчина, видя как
напугал меня, и сам пугается и, чтобы заглушить свой хрип,
одной рукой закрывает рот, другой указывает мне на дверь.
Мы располагаемся на полу. Вровень с моим плечом кто-
то протянул на стул распухшую, завернутую шерстяным плат
ком ногу. Поднимаю голову и вижу рядом на скамейке ста
рую женщину, это ее нога так распухла.
— Что с вашей ногой? — допытываюсь я.
— Косили допоздна, вот в темноте и поранилась.
— Это хорошо. Вам запросто дадут инвалидность. А вот у
моей сестры и ноги, и руки целы, только голова кружится.
Очередь двигается помаленьку: люди заходят и выходят. Все
они могли бы быть здоровыми, крепкими, но один из них —
без руки, другой — без ноги, а третий и вовсе без глаз. Я
вспоминаю мамины слова: «Пусть без рук, без ног, слепой,
но только бы ваш отец вернулся с войны...» Сейчас смотрю
на таких людей, и каждый из них кажется моим папой...
... Кто-то трясет меня за плечо:
— Не плачь, доченька, не плачь, маленькая.
Успокаивающий — сосед мой. Он сидит, перевязанный
ремнем, на маленькой тележке. Ноги его отрезаны выше ко
лен. Культи он обернул пустыми штанинами, лоснящимися,
как старая кожа. Но страшнее всего его руки: слишком длин
ные для короткого квадратного тела, их плоские ладони по
хожи на ступни ног.
277