

торого открыта настежь. Оказывается, лавка. То ли потому,
что я вышла из дома голодная, сразу же замечаю большой
ящик с карамелью. И Лизук его заметила. Теперь дергает меня
за рукав:
— Еля, купи мне карамель, купи!
Торопливо развязываю тряпочку. Но тут меня будто что-то
кольнуло: ведь я хочу купить хлеба! Узелок надо спрятать. Но
Лизук, всегда тихая и покорная, вцепляется в него и, стиснув
зубы, тянет к себе. Я отталкиваю ее, но она опять и опять
набрасывается на меня. Продавец с удивлением смотрит на
нас. Изо всех сил хватаю Лизук и выволакиваю ее на улицу.
Останавливаюсь оттого, что перехватило дыхание. Оказы
вается, мы бежали. По обе стороны — ровные поля. На краю
дороги стоит мельница. Ее огромная тень дергается на ржа
ном поле. Вдалеке видно одно дерево. Оно, одиноко стоящее
посреди огромного поля, почему-то кажется мне родным и
близким. Смотрю на него и постепенно успокаиваюсь.
Как кипяток льются лучи света. Глаза щиплет от пота. Тра
вы бессильно расстилаются по тропинке. Горяча не только
пыль, даже листья обдают жаром. Лизук дышит тяжело, че
рез каждые десять-пятнадцать шагов умоляет посидеть. Но если
сейчас посидеть, потом вставать будет тяжело — она этого
не понимает. Дорога бесконечна.
И вдруг мы с сестрой радостно вскрикиваем: нас догоня
ет воз, груженный всяким старьем. Это — знакомый старьев
щик, он разъезжает по всем деревням, бывает и у нас. Ста
рьевщик останавливает лошадь, мы рассаживаемся среди меш
ков тряпья и грязных шкур.
— Вы из какой деревни? — спрашивает старьевщик.
— Мы из Синьяла.
— Чьи дети?
— Мы дети Хеведусь.
Он и маму нашу знает! Это придает мне смелости, и я
расспрашиваю его, где же здесь столовая и когда она рабо
тает. Вот счастье: столовая работает каждый день.
— А хлеб они там сами пекут?
— Нет, вон за столовой пекарня, там и пекут.
Пекарня, этот маленький домик с черной жестяной тру
бой, так и завораживает меня, она кажется мне той пре
красной страной, куда в сказках попадают в конце концов
276