— Подпол? — непонимающе переспросил Тухтар. Шерк
кей пояснил более толково.
— Нет, дядя Шерккей, я к вам без вашего приглаше
ния редко когда хожу, вы же знаете.
— Ну да ладно, не будем об этом. Небось Тимрук раз
рыл, больше некому. Я тебя не за этим пригласил. В вос
кресенье в Буинск собираюсь, травы для лошади не на
косишь?
— Накошу, как же. С какого поля? — готовно отозвал
ся Тухтар.
— А с любого: хоть с Нового Святилища, хоть с Кар-
жана. Где есть трава, там и коси. Ну, договорились тогда.
Солнце начинало припекать. Над ближней низинкой
дрожит марево. Две желтые бабочки, выпорхнувшие с ого
рода, догоняя друг друга, несмотря на жару, взвились
выше тополя.
— Ты лошадь-то зря не гоняй, Тухтар. Сначала пе
шим сходи накоси, а вечерком по прохладе вывезем тра-
ву-то, — посоветовал парню Шерккей.
— Тухтар, — окликнула уже шагнувшего было за во
рота парня Сайде, — ты небось нынче еще и не завтра
кал? — и, не дожидаясь ответа, женщина скрылась в
избе и вынесла завернутый в тряпицу кусок хлеба и тво
рожник. — На, не ходи голодный, — сердечно сказала
Сайде.
— Да он и не ходит никогда голодный, — проворчал
Шерккей, почувствовав в голосе жены некоторый укор.
Тухтар, взяв косу, зашагал в поле.
Утренний воздух бодрит, ширит грудь; парню шагает
ся легко и споро.
Пройдя мимо двух мельниц, стоящих на горе, Тухтар
пошел берегом пруда, густо поросшим березами. В наро
де эту дорогу называют Алатыркой. По обеим сторонам
дороги раскинулось ржаное поле. Не каждый год выдает
ся такое дружное колошение, как нынче: тронутые ве
терком хлеба волнами набегают друг на друга, и волны
эти не исчезают, пока их видит глаз. Радуется душа при
виде щедрого урожая. Овсяные прогоны уже вовсю по
желтели, бледноватая полба тоже свернулась в трубки; и
горох с чечевицей, посеянные значительно позже, выки
нули по шесть-восемь листочков, еще один дождь — и
начнутся завязи. Где-то высоко-высоко, куда и глаз не
достает, заливается жаворонок. Вот он спустился вниз,
но завидев идущего по дороге человека, снова взмыл в
18




