207 / 216
бы толк... А теперь что же мечтать? Теперь бы только побольше
зарабатывать, как жена говорит,— он усмехнулся,— Ну, и зараба
тываю. Эх, вернуть бы те годы, все по-иному бы устроил. Тогда
стоило головой думать... Хотя и тогда тоже думал, но, как вид
но, мало. Оплели жена с тестем, обласкали, боялся против пой
ти, неблагодарным оказаться, обидеть — как же, помогли голод
ному студенту, в дом ввели, пригрели... Мог ли я ответить чер
ной неблагодарностью? Затянуло меня в эту топь, и барахтать
ся перестал. Квартира хорошая, зарплата большая, дома краси
вая жена — что еще надо? Махнул на все рукой и сдался. Чего,
думаю, дурак, ты от всего этого рвешься? И жена о том же
твердила. Нет, не стала она мне настоящей подругой. Сначала
обидеть боялся, потом ради дочки жили, а потом уже свыкся
с таким положением. Жена у меня хоть и красивая, а ревнивая,
как кошка, все ей кажется, что какая-нибудь молодая студентка
у меня есть, и боится, что уведет меня кто-нибудь. А кому я ну
жен? Живот вон расти стал, и лысина пробивается,— он погла
дил ладонью затылок.— Нет, лысины еще нет, но, думаю, до это
го уже недалеко. Вот так мы и живем...
И никогда она меня понять не могла, почему меня так в де
ревню тянет. Не из-за матери даже, нет, хотя знаю, ждала меня
старая. Надеялась, что приедет сын ее в село, ученый, автори
тетный, вот радости б ей было. Я ее понимал... Но и у меня
мечта была своя — вырастить хоть один свой урожай, чтоб и по
сеяли и собрали при мне, агрономе. Чтоб это был мой, агроном-
ский хлеб! Доказать хотел себе, что недаром учился, знаю кое-
что. И больше всего хотел хлеб в родном колхозе вырастить, от
благодарить землю, на которой вырос. А жене об этом никогда
не рассказывал — засмеяла бы.
Борис Николаевич тяжело вздохнул, встал, накинув куртку,
пошел к реке, плеснул пригоршню воды в лицо. Потом утерся
носовым платком, постоял, глядя на светящуюся под луной Вол
гу, мерно вздыхающую и несущую почти невидимую громаду вод.
Потом так же медленно вернулся к огню, присел на бревно.
Д ед Уртемий застегнул на все пуговицы старую фуфайку, по
тер покрасневшие уши — посвежело изрядно. Он наклонился,
поднял длинную палку. Постучал ею по зачерневшим головеш
кам. Приугасший было огонь снова заплясал по сучьям. От это
го шороха проснулся Виталий, отряхнул помятый пиджак и по
шел за сухими ветками, чтобы не дать погаснуть костру.
В бездойном черном небе дрожали продрогшие яркие звезды
и, будто желая погреться
у
маленького земного огонька на бе
регу Волги, изредка прочерчивали небо... Нечищенным слитком
плыла над неоглядным простором луна, и лился, лился мягкий
золотой свет ее на землю, на воду, высветляя все вокруг, заво
раживая до сказочного изумления. Текла неспешно и зачаро
ванно прохладная летняя волжская ночь, и казалось, на всей
земле, во всем мире разлито такое же безмолвие, мир и покой
царят во вселенной. И сердце полнилось необъяснимым ощуще
нием себя частью этого бесконечного мира. В такие ночи ка
203