202 / 216
нувшись к деду Уртемию.— И вот надо ж такому приключиться:
пошла она в соседнюю деревню, к подружке своей, Ксении. Та
давно уж болела, с постели не вставала. Отнесла ей Пелагея
кое-какие гостинцы, а как назад возвращалась, оскользнулась
на мосточках и упала в пруд. Там хоть и воды-то по колено, а
какая сейчас еще вода? Вот то-то и оно. Слегла старая да уже
и не поднялась...— Он помолчал-, потом обернулся к товари
щу.— Ждала она тебя, Борис, очень ждала. Все, бывало, говори
ла: вот сын выучится, вернется в деревню, пустит здесь корни.
А ты вон за последние десять лет и не навестил ее ни разу, буд
то не мать она тебе, а тетка чужая...
— Ну, не болтай, не болтай много,— прервал его Борис Ни
колаевич.— Что ж теперь попусту говорить?
— Да таких людей, как тетка Пелагея, поискать надо. Одна
тебя вырастил-а, на ноги подняла. Такую мать на руках носить
бы надо,— все больше заводился Микусь, начав размахивать
руками.
— Ты, Микусь, подремал бы, отдохнул,— посоветовал дед
Уртемий.
— Не-ет,— пьяно помахал пальцем тот.— Спать меня хотите
уложить, думаете, пьяный Микусь... Ан нет, я, может, среди вас
самый трезвый и есть. Ну, что ж, что пил? Мне это не в дико
винку... А вот сейчас Волгу переплыву да назад двину. А хоти
те? Думаете, Микусь похваляется? — он начал непослушными
руками стаскивать с плеча пиджак, завозился с брюками и все
никак не мог ухватить и расстегнуть пуговицу.
— Э, братец, угомонись, не смеши людей. Кто ночью-то купа
ется? — пытался урезонить его дед Уртемий,— Вода холодная,
еще судорогой ноги сведет. Погоди-ка, слышь! — Дед засуетился,
не выпуская трубки изо рта, пытаясь остановить расходившего
ся мужика.
Борис Николаевич крепко дернул Микуся за руку:
— Сядь! Не дури! Пловец еще нашелся! Кому и что ты до
казать хочешь, дурья твоя голова...
Микусь не унимался, пьяно бормотал:
— Да-а... Я это — Микусь! Как сказал, так и будет. Все
равно Волгу переплыву. Попомните мои слова... А вы думали:
Микусь невезучий, несчастный, его жена бросила, значит, нику
дышный он человек. А я докажу! Дока-жу, да-а...
— Сиди, тебе говорю, Дон-Кихот Лапсарский, успеешь еще
к рыбам на корм! — насильно усадил Микуся Борис Николае
вич.— На вот, выпей еще рюмку — и на боковую. Что дурить-
то? Сидели как люди, говорили спокойно, нет, на тебе, обяза
тельно надо компанию испортить. И всегда ты так... Непутевый
мужик, а еще жену ругаешь...
Виталий расстелил кошму деда, наверх вместо одеяла кинул
куртку Микуся, а под голову вместо подушки положил мешок.
И Микусь ткнулся в импровизированную постель и быстро затих.
— Эх, вояка,— вздохнул дед Уртемий, снова устраиваясь у
костра.— Как
бц
не простудился на земле-то, сырая еще земля,
198