

Он злобно впивался взором в грязные олеографии и бурчал по ад-
ресу красавицы на парфюмерном плакате:
"Ишь ты. .. выдра!".
Подходил к столикам наводить порядок, но в раздражении ронял на
пол бритву или стаканчик, разбивал их и окончательно свирипел:
"А черт вас всех возьми! И не желаю я больше стричь и брить,
пропади они пропадом - все волосы и бороды". Бросался в комнату,
натягивал пиджак, нахлобучивал картуз и исчезал.
"Куда пропал?" - спрашивала минут через пять Дарья, высовываясь
из кухни, удивленная наступившей внезапно тишиной.
"А черт его знает - как с цепи сорвался".
"Ну, ты деньги мне давай".
"Да ладно уж . . . не украду, не б о й с я ! . . ."
А Яшка шел на Волгу.
Вид Волги всегда почему-то успокаивал Яшку и внооил в его взба-
ламученную душу мир. Почему бы это? Не потому ли, что очень уж
беззаботно смеялась Волга своими серебристыми струйками под весе-
лым солнцем? Не потому ли, что в сравнении с ее проотором и мощ-
ной ширью ничтожными, не стоящими внимания, казались тревоги лю-
дей? Не потому ли, что она манила в какие-то неведомые многообеща-
ющие голубые дали? Кто знает, почему.
Яшка выходил далеко за город и усаживался на берегу. Так сидел
долго, смотрел и думал. Курил и думал. Лениво, без мысли, обирал
с земли вокруг себя камешки и катышки земли и бросал в воду. Про-
вожал взором пароходы, баржи, лодки, бегущие мимо вверх и вниз. И
думал.
О чем? Беспорядочны были думы. Давеча, как шел на Волгу, встре-
тил гимназистика в форменном пальто со светлыми пуговицами, розо-
вого, ясного, и теперь думал:
"Приятно, должно быть, учиться в гимназии!"
А то вдруг являлась мысль:
"Где этот город - Золинген?"
И было грустно и обидно, - за то, что Яшка не гимназист, за то,
что не знает, где город Золинген, и за многое другое.
Минутами казалось, что была бы под рукой балалайка - сыграл
бы, может быть, стало бы легче.
"Да нет! - мелькало в сознании, - что балалайка? Она деревян-
ная. Поговорить бы с кем душевно."
132