

Вообще Яшка был веселый парень. Но иногда с похмелья на него
находили тяжелые минуты злобы и раздражения.Начиналось это с утра.
Напившись чаю, он оставался сидеть в своей комнатке, облокотив-
шись на стол и подпирая руками голову. Дарья уже видела по сумрач-
ному лицу сына, что лучше оставить его в покое, однако не могла
утерпеть, чтобы не сказать едкого словечка. С этого и начиналось.
Яшка накидывался на мать с упреками:
"Ты только и знаешь - грызть. Сплетница ты - вот что я скажу.
Скандалишь с бабами, меня охалишь. А что я? Пока я рос-то, ты ме-
ня только палками потчевала. Отец-то отчего гулял? Заела ты его.
Хоть и он тебе - два сапога пара. Сколько пропивал? Нет бы мне
образование какое ни то дать. А то вот теперь через вас, оголте-
лых, на всю жизнь цирульник".
"Это ты матери такие слова?"
"Тебе, тебе, - расходился Яшка, - тебе, старая швабра. Ты ведь
кто? Ты грымза".
"Это я грымза?" - взвизгивала Дарья.
"Ты, ты - грымза".
Васька жадно слушал издали ругань и хихикал.
"Сцепились!"
"Ты гроши считаешь, крохоборка, - продолжал Яшка, - ты над ста-
каном чая для Васьки трясешься..."
"Хорошенько ее ", - подбадривал про себя Васька хозяина, реши-
тельно принимая его сторону.
"Мошенник ты, непочетник, шелапут!" - доносилось из кухни. А в
ответ из комнатки вдруг раздавался такой жестокий свист, что слу-
чайный посетитель, отворив дверь, столбенел, несколько секунд
пятил на Ваську удивленные глаза и опрометью кидался назад по
ступенькам преддверного рундучка.
Яшка, грозный и злой, как раненая волчиха, входил в парикма-
херскую и кидался на Ваську:
"Ты что ржешь? Развесил уши-то. Оботри зеркала. Что это на
подоконнике дохлые мухи валяются? Не можешь смести? Черти! Опи-
вать вы все друзья-приятели, а кроме тоски от вас нет ничего!"
Васька ежился, суетливо тер зеркала, чистил подоконники и пы-
тался протестовать:
"С матерью повздорил, а я при чем?"
"Поворчи еще", - окрикивал Яшка.
131