

ку свойственно воспринимать жизнь по-своему, по-особо-
му: он и радуется, и горюет не так, как другие. Своё лич
ное горе он старается укрыть от чужих глаз. Человека
понимать надо...
Вчера в госпиталь привезли ещё одного раненого лёт-
чика. Его фамилия — Бирюков. Подполковник. Сильный
мужчина с прочным здоровьем. В молодости, видимо, был
очень красив.
Сейчас он лежит в семнадцатой палате. Там их двое:
командир пехотного полка Мигунов и он, командир полка
авиации. Оба приятные, веселые. Мигунов ещё более
общительный. Весь день в палате гудит его голос. Голос
у него громкий, зычный. Только у смелых, открытых лю-
дей может быть такой голос. Бирюков, примерно, такой
же, но не столь словоохотлив: как и все командиры ави-
ации, он не только что лишнего слова, но и звука лиш-
него не проронит. Коммунист. На фронте—с самого на-
чала войны. Он был ранен неделю тому назад. Раны его
не слишком тяжёлые: разрывная пуля пробила мышцы
бедра, лицо обгорело. Беспокойный человек — не может
лежать тихо. Он старше средних лет, но моложав. Такими
бывают люди, которые сделали своим девизом: «Пусть
я старею лицом и возростом—лишь бы быть душою мо-
лодым». Люблю я таких людей. Бирюков мне особен-
но близок: он лётчик, как и мой сын. Может быть, Сашка
служил в его полку? Хотел я у него спросить об этом, но
неудобно; тут много авиационных полков. Всё равно,
если д аже Сашка и служил в его полку, вряд ли Бирю-
ков помнит его: ведь Сашка был такой скромный, тихий.
Завтра вечером поеду в Москву. Мне кажется, меня
отправят на фронт. Точно ещё не знаю. Могут и в Москве
оставить. Признаться, уезжаю отсюда не с такой уж
большой охотой — ко мне здесь привыкли и раненые, и
весь госпитальный «персонал».
«...Однако, всё к лучшему — меня направляют на
фронт!
Итак, я был в Москве, встречался со светилами меди-
цины, видел маршалов и д аже Генералиссимуса. Не толь-
ко видел, но и разговаривал с ними. Никогда я так не
радовался, не волновался так...
62