

Отца я увидела еще издали, как только вышла за огороды.
Он был не один, около него размахивал руками какой-то муж-
чина. Подошла поближе — оказывается, это Казак Васся. Наша
лошадь стоит в стороне от загона, отмахиваясь головой и хво-
стом от мух. А на загоне хозяйничает лошадь Васси. Загон
уже больше чем наполовину вспахан. Дымящаяся черная земля
влажно поблескивает на солнце, а по ней раздольно разгули-
вают скворцы, грачи. В вышине беззаботно порхает и тирликает
жаворонок.
Когда я подошла совсем близко, увидела: рубаха на плече
отца висит клочьями, сам он без картуза, и стриженые «под
горшок» волосы в беспорядке свисают прямо на лоб. На одной
щеке запеклась кровь.
А у Казака — вид ощетинившегося дворового пса, хотя ру-
кав красной рубахи тоже держится на одной нитке.
— Пес ты,—хрипит он отцу,—не хочешь добром долг вер-
нуть...
— Верну,—устало говорит отец,—верну, а загон не позволю
пахать. Ишь, явился, как вор, ни свет ни заря и давай хозяй-
ничать. — Отец смотрит на Казака не зло, а скорее брезгливо.
Но вот в конце загона показались староста Кузьмин Педер
и мальчишка, сын Казака. Староста торопливо перебирает длин-
ными и тонкими, словно у цапли, ногами, а мальчишка семенит
за ним трусцой. Но вот он остановился, подумал и повернул
обратно к дому.
— Чего не поделили?—тяжело переводя дух, спросил ста-
роста.
Васся, услужливо предложив старосте присесть на телегу,
кивнул в сторону отца:
— Метри, вон, упрямится: и долг не платит, и загон не от-
дает. Хотел было пораньше, до него, распахать, а он драться
со мной из-за этого,—говорил Казак так спокойно-насмешливо,
будто речь шла о каком-то пустяке.
Староста, заложив руки за спину, холодно сказал отцу:
— Долг надо отдать... Денег нет—скотину продай,
загон
сдай в аренду, а отдай. Каждому хочется вернуть свое...
— А мне что прикажешь—с голоду подыхать? Вся надежда
на этот загон, вон как земля-то здесь унавожена!—выкрикнул
отец, потеряв всякое терпенье.
— Ну, коль так, подавай в суд,—обратился староста уже
к Казаку.—Мол, долт отказывается платить... А загон
этот
допаши и засей, все равно на твоей стороне суд будет.
И староста, поджав тонкие губы и даже не взглянув на отца,
зашагал прочь.
79