57 / 201
— Ну, Метри, выводи одну овечку,—(вместо приветствия
выпалил староста. — За что — сам знаешь, посевы да луга
вытоптать—это тебе не осоку в овраге окосить. Егору Ларио-
нычу большой вред твоя дочь причинила. Придется платить,—
весело закончил староста, растянув в улыбке тонкие губы.
— Да у меня всех-то овец две головы! Три было, пала одна
недавно. Где ж мне овцу-то вам взять?
— А это уж твое дело, где,—жестко оборвал отца староста.
— Через суд раз в десять больше взыщу, смотри у меня!—
взвизгнул Шешле, будто его укололи в бок.
— И то верно,—поддержал мельника староста.—Подавай-ка
лучше в суд.
Руки у отца дрожали, он беспомощно переводил глаза то
на мать, то «а пришедших грабителей. Наконец он остановил
взгляд на матери.
— Как быть, Праски?
Мать, не ответив, заплакала.
А староста наступал:
— Ну, решай, Метри: или овцу отдаешь Егору Ларионычу,
или он пусть в суд на тебя подает?
— Э-эх, грабьте, забирайте последнее!—в отчаяньи отец
махнул рукой и, обессиленный, сел на чурбан, уперев лицо в
ладони. Брат молча наблюдает за всем происходящим. Глаза
его сверкают гневом. А староста и Шешле уже направились
к конюшне, где у нас ночуют овцы. Сестра, вслед за ней и я
опрометью бросились к конюшне. Я ухватила белую овцу за
шею, сестра—за хвост. Староста и мельник, увидев эту картину,
довольно рассмеялись.
— Ишь, спасительницы! Какую берешь, Егор Ларионыч?—
будто и нет нас вовсе, сказал староста.
Шешле подошел к нам вплотную, оглядел овцу и, взяв меня
одной рукой за шиворот, отбросил, словно котенка, в сторону.
Сестра в страхе выпустила овцу, а та, забившись в угол, глядит
на мельника горящим в темноте глазом и топает на него копы-
том. Шешле деловито достал из кармана веревку, свалил овцу и,
связав ей передние ноги, взвалил с помощью старосты на
спину.
— Бе-е!—прощально проблеяла овца и, как мне показалось,
с укором поамотрела в мою сторону:- мол, из-за тебя меня сей-
час увезут в тарантасе, что стоит у двора. Я иду следом за ста-
ростой и мельником, все еще надеясь на какое-то чудо. Но чуда
не случилось: Шешле уложил нашу овечку в тарантас, взобрался
на него сам и, хлестнув лошадь, помчался по нижней улице.
Староста, проводив богатея довольным взглядом, зашагал прямо
52