

Заброшенные туда с последним снегом лапти и онучи,
надела
старое платье, прямо хоть сейчас
готова
идти на работу.
Думая,
что завтра придется вставать рано, спать легла пораньше. А у
самой душа поет от радости: я большая, меня берут в поле
убирать хлеб!..
Наутро мать разбудила меня еще до рассвета.
— Вставай, дочка, обувайся быстрей да овец в стадо прово-
ди. А я приготовлю еду с собой в поле взять.
А мне так трудно подняться с теплой постели, да глаза никак
не хотят открываться. Еще чуть-чуть, думаю, посплю и встану.
Но, пересилив себя, все-таки встаю и, зябко поеживаясь от ут-
ренней свежести, начинаю обуваться. Отец, брат и сестра, ока-
зывается, уехали задолго до зари, а я тут нежусь...
Бегом отгоняю овец в стадо. Мать уже приготовила обед—
гороховую кашу, ведро воды—и ждет меня.
За околицей встретили деда Ивана—он привязывал свою
лошадку и нашей изгороди. Увидев нас, старик, приветливо улы-
баясь, сказал:
— И меньшую дочку, никак, в помощницы взяла, Праски?
— Да, дед Иван. Пуокай привыкает помаленьку к работе,
ячмень будет дергать.
Старик вдруг перестал улыбаться и с деланным сожалением
.проговорил:
— И откуда взялся этот ячмень на твою голову, Мархва?
Теперь вот и сиди я целыми днями один-одинешенек.
— Не тужи, дедушка, я после работы обязательно к тебе
забегу,—приняв его слова за чистую монету, успокоила я ста-
рика. А тот понимающе переглянулся с матерью и пошел в свой
сарай, крикнув на ходу:
— Ну, работай до седьмого пота, не ленись, от взрослых
не отставай!
Взошло солнце. Мы с матерью идем довольно быстро—утром
по росе идти одно удовольствие. Но солнце, кажется, идет куда
резвее нас—оно уже оторвалось от Волги и катится все выше
и выше.
— День-то какой нынче славный,—радуется мать.
На небе, действительно, ни пятнышка. Оно прозрачно-голу-
бое, как наша с Анук «посуда»—остатки битого стекла. А лицо
обвевает теплый ласковый ветерок. По всему полю «цветут»
крашеные женские платки и платья, но больше всего белых,
таков у нас обычай—выходить на сенокос и на жатву во всем
белом.
Вот мы овернули с тропинки на наш загон. С одного конца—
там, где ячмень погуще и повыше,—уже жнут серпами отец,
54