145 / 201
вила считать до десяти. Я смело и громко, без
малейшего
страха отсчитала десяток и еще похвалилась:
— А я и до сотни умею. Летом, когда огурцы собирали, я
считала их правильно, брат говорил...
Учительница, чуть-чуть улыбнувшись, сказала:
— В
классе о другом не разговаривают, а отвечают толым>
на вопросы.
После трех часов учительница отпустила нас по домам.
Я, прежде чем уйти из класса, еще раз внимательно посмотрела
на нее. Мне показалось, что и она посмотрела на меня, чему
я очень обрадовалась. «Завтра пойду в школу, учительница вон
какая добрая, только вот поп страшный»,—подумала я и вышла
из школы.
КОНЕЦ МОЕЙ УЧЕБЕ
Отцу день ото дня становится хуже. В дождливую погоду
он и вовсе не встает с постели. Рука у него высохла до самого
плеча, вдобавок ноют сломанные ребра и на груди открылась
рана.
Когда я вернулась из школы, он сидел на крыльце—грело»
на солнце. Одет как
ЗИМОЙ:
в сохмане, на ногах шерстяные ону-
чи,
в овчинной шапке. Дома больше никого. Мать ушла к бабуш-
ке, брат отправился на Кокшагу рубить лес, а сестра пошла про-
водить его до Кенервара.
Я тут же, во дворе, захлебываясь от радости, рассказала
отцу про учительницу, про злого попа. Отец слушал меня и
улыбался, а потом посерьезнел и предупредил:
— Смотри, попа не серди. Вон, в Чашкасах, говорят, он
одному мальчишке голову об стенку разбил за то, что тот урока
не выучил. Так и не оправился после этого мальчонка, помер
вскоре. А попу ничего, никто не вступился за бедняжку.
— Зато учительница хорошая,—говорю я, стараясь не ду-
мать о страшном попе.
— Должно быть, хорошая,—соглашается
со мной отец.—
Родители у нее были славные люди. Мать русская, отец Чува-
шии,
на железной дороге работал. Умер уже давно.
— Значит, и чувашка может стать
учительницей?—удив-
ленно спрашиваю отца.
— Может, как же. Только вот мало кому удается из бедня-
ков ученье кончить. Не хотят нас учить, чуваш-то.
— А почему?
— Не знаю, дочка. Этого я не знаю...
140