141 / 201
Ночью я долго ворочалась, не могла заснуть. Встала, пошла
в избу, отрезала ломоть хлеба, посыпала солью и вышла во
двор. Дверь в конюшню открыта. Сарка что-то хрумкает своими
сильными зубами. Я 'позвала ее, но она хоть бы хны. Я ушла
ни с чем — в конюшне было темно и я побоялась туда войти.
Подложив хлеб под подушку, я снова улеглась рядом с
матерью и уснула.
Утром меня разбудили голоса. Отец и брат о чем-то громко
разговаривали. Откинув полог, я увидела брата верхом на ло-
шади. Не помня себя, выскочила во двор. А отец уже вынес
из сарая веревку.
1
— На вот, вместо узды отдашь, а узду домой -принеси, ее
нельзя вместе с лошадью продавать, счастье, говорят, уйдет
вместе с ней, и не видать нам больше лошади...
— Хорошо, отец, принесу,—надвигая на самые глаза картуз,,
ответил не своим голосом брат.
Я сбегала под полог, взяла приготовленный еще вчера хлеб'
и стала скармливать его лошади. Она отщипывает его мягким»
губами и жует быстро-быстро, кося на меня маслянисто-черным
глазом.
— Ешь, ешь, Сарка, в последний раз...—бормочу я, а по
щекам катятся горячие струйки.
— Н-но!—дернул за повод брат, и лошадь, послушно вски-
нув голову, повернула к выходу.
Мать открыла ворота. Вдруг она обхватила шею лошади
руками, припала к ней щекой и запричитала, словно над покой-
ником. Глаза у брата тоже покраснели.
— Иди, иди, мать, не задерживай,— мягко освобождая шею
лошади от рук матери, сказал он. Мать, застыв на месте, гля-
дела им вслед до тех пор, пока они не скрылись из виду.
В это время с огорода вернулась Альдик.
— И лошадь ты в последний раз не увидела,—сказала я ей„
— А я нарочно ушла в огород, чтобы не видеть...
Вечером брат вернулся с базара один, с уздой в руках. Отец
взял ее, бережно повесил на то место, где она всегда висела
раньше.
— Кому продал, сынок?
— Татарину одному.
— На мясо взял или держать будет?
— Держать, говорит.
— Ну, хоть так-то легче вроде.
Пересчитав деньги, отец протянул их матери.
— На, мать, прибери, здесь ровно двадцать три рубля.
Не
надо бы ни копейки из них тратить...
136