

ко зевнул. Наконец он открыл красные спросонья глаза и зло.
уставился на мать.
— Чего будишь честных людей, и так из-за вас всю ночь не
спал,—огрызнулся он.—Зачем .пожаловала, чертово отродье?
Мать дрожащим голосом объяснила, почему мы здесь.
Стражник лениво поднялся, протер кулаками воспаленные гла-
за и сразу ож,ивился:
—- Поесть, говоришь, принесла? Это хорошо, я и сам давно
не прочь. Принеси-ка мне яиц, молока да шыртану, тогда и
говорить будем: кормить твоего мужика или нет.
Мать в страхе отступила к двери:
— Где же взять-то все это? Кроме яиц ничего у нас нет...
— Найди. Иначе и не думай, что накормишь своего голо-
дранца,—отрубил стражник.
Нам ничего не оставалось, как вернуться домой.
Сестра выбежала навстречу.
— Ну как, накормили отца? Видели самого?
Но мать, не отвечая ей, устало сказала:
— Беги, Альдик, к бабушке с дедушкой, попроси шыртана-
для стражника. А ты, Мархва, огонь разведи, яиц надо сварить..
Я к Плати схожу, может, даст крынку молока...
Я быстро разожгла очаг, подвесила котелок с водой, занес-
ла из амбара десяток яиц. Вскоре вернулась и мать с неболь-
шим горшком молока, а за ней прибежала и Альдик. На счастье,
у бабушки как раз сохранился маленький шыртан. Теперь
у нас было все, чего требовал стражник.
Подогрев еще раз отцу Похлебку, мы снова пустились в путь.
Когда подошли к сараю, стражник уже был во всей форме —
в белой, с блестящими пуговицами рубашке, с шашкой на боку.
Увидев нас, он сделал в нашу сторону три-четыре шага, спро-
сил, скаля желтые зубы в наглой ухмылке:
— Ну, принесла, что тебе было велено?
— Принесла,—и мать стала выкладывать из мешка прови-
зию. Стражник с жадностью набросился на еду и сквозь наби-
тый рот проговорил:
— Вот пообедаю сначала сам, а там открою караулку.
Мы вышли из с арая и присели в тени около избенки. Вдруг
там кто-то завозился, потом послышался стон и слабый голос:
— Неужто еще бить будут?.. Пожалуй, не выдержу я, умру...
Боже, это же голос деда Ивана! Мы с матерью так и под-
прыгнули. А из избушки вновь донеслось:
— Кто их знает, будут или нет... Дышать мне нечем, видать,
всю грудь отбили... Кхе, кхе...— Это уже отец-— Да рука болит*
спасу нет. Казак мне ее переломил...
114