Значит, все-таки он не ошибся, девочка-пастуш
ка — это Сухви, милая девчушка, которую он видел
два года назад, поди, ей тогда было лет пятнадцать-
шестнадцать, значит, сейчас... Э, да она невеста! Ка
жется, мать в последнем письме писала, что, мол, доч
ку Празук-инге, поговаривают в народе, в этом году
на ярмарке будут «воровать». «Смотри, сынок, не про
воронь свое счастье». «Господи, — подумал тогда Сань
ка, — при чем здесь я, у меня своя жизнь, что мне
делать с такой женой?» Деревенская она, разве при
выкнет к такой жизни, которую он ведет: гастроли,
репетиции, концерты. Да он и дома-то совсем не бы
вает. Заскучает с таким мужем любая, не то, что Сух
ви, выросшая на природе, среди полей и лесов. Ребята
в ансамбле засмеют: мол, «кантри», деревенщина.
Теперь же, переживая счастливую встречу с роди
ной, подарившей с первых же шагов высокий момент
вдохновения, молодой музыкант понял, что напрасно
надеялся создать что-нибудь путное, живя так, как жил
до сих пор: от гастролей к гастролям, от самолета к
самолету, с поезда на поезд. Было, конечно, интерес
но — менялись города, люди, он многое увидел, со
многим познакомился: юг, север, Кавказ, Крым, При
балтика, Сахалин, Камчатка; горы, море, вулканы,
сопки, степи и пустыни... Сколько музыкальных обра
зов, величественных и простых, скромных и гранди
озных, умиротворенных и бунтующих! Ритмы ме
нялись, но все они были Саньке чужими — весь
музыкальный лад его души был чувашским. Правда, он
легко мог имитировать любую форму, но это было ре
месло, а душа рвалась к самобытности. Санька и чело
века воспринимал как музыкальный образ. А сколько
разочарований приносила ему эта его особенность, ког
да он знакомился с девушками! Красивая внешность
воспринималась им совершенной формой, он любо
вался чертами лица, пытался прочесть по ним неслыш
ную музыку и нередко в страхе отступал, когда кра
савица начинала «звучать»: отпугивали то резкость,
то грубость, то непривычное, как говорят музыканты.
9*
131