58 / 58
— И я ведь тоже, — признался Санька, — по
мнишь, когда в лес ходили, просто смотрел на тебя,
любовался.
— Любовь — большое слово, — вздохнула Сухви, —
мы тогда не поняли его.
— Больше мы с тобой никогда не будем, как сей
час?
— Никогда. Я Кузьму не обижу. Прощай, Саня.
Подхватив сынишку на руки, Сухви решительно
зашагала прочь. Гордая, прекрасная женщина, любя
щая и мудрая, шла по земле навстречу своему счас
тью.
Трижды знакомо щелкнул пастушечий кнут — это
Кузьма звал жену домой. Она ответила ему широким
взмахом руки. Кнут взметнул над водой мириады ка
пель.
Солнце скрылось за горизонтом, вечерняя прохлада
коснулась спины. Санька поежился то ли от холода, то
ли от того особого озноба, означавшего приход вдох
новения, и тотчас услышал музыку.
Она родилась из той первоначальной темы, тех двух
первых строчек, навеянных ему пять лет назад родной
землей, и только сейчас из робкой попытки, похожей
на слабый ручеек, дающий начало большой реки,
превращалась в огромное море ширящихся созвучий.
А высоко в небе парил крылатый конь, отблески
лучезарных сказочных крыльев осеняли лицо сидяще
го на траве человека, успевшего пережить за свою
жизнь множество имен: от «сынка Хветли-инге» до «со
листа эстрадного ансамбля» и заслужившего наконец
право на имя «творец».
1957