131 / 216
мамин дом... Мечтала, как вырастут дочки, выйдут замуж, о ве
селых шумных свадьбах говорила, о внуках... А от всех мечтаний
осталась лишь вот эта горькая могила.
Мамочка! Мама-а! Неправда, неправда! Осталась добрая па
мять о тебе! Остались твои дочки. И она, Дина, тоже осталась.
Если б не было мамы, разве родилась бы она, Дина? Родилась
бы совсем другая девочка, и другие были бы у нее сестры...
Мама! Сколько бы лет ни прошло, где бы ни пришлось жить
Дине — здесь или уедет в другие края,— никогда она не забудет
свою мать, которая дала ей жизнь, научила быть доброй... Ни
когда, никогда! Потому что мама — это начало всех начал: и го
лубое небо, и яркое солнце, и чистый воздух над полями,— все
это подарила она — мама... И деревню родную, и околицу, и бес
крайние просторы полей — все подарила щедрая мама. Если нет
матери — нет ни дочки, ни сына, нет начала — нет и продолже
ния. Песня песен, надежда надежд — это ты, мама! Наша со
весть и память — это ты, мама!
На поблескивающей пластинке под фотографией на пирамид
ке последний солнечный луч высветил три слова: Никонова
Ксения Николаевна, и несколько цифр: в таком-то году, в таком-
то месяце родилась, в таком-то году, такого-то числа и месяца
умерла.
Дина зажала рот рукой, к горлу подкатил горький комок...
Мама! Дочка твоя будет помнить тебя всю свою жизнь.
Она постарается быть достойной твоего доброго, светлого
имени, она не запятнает честь родителей...
«Спи, мамочка, спокойно,— шептала Дина, вытирая набегав
шие слезы.— Может, тяжело тебе с нами было, ты прости нас...
Не понимали, глупые, как тебя надо беречь... Мы очень любили
тебя, мамочка! И любим! И будем любить всегда... И маленьких
вырастим, ты о них не тревожься, родненькая... Спи, мамочка,
мы будем приходить сюда часто-часто. Всю жизнь будем пом
нить тебя: твои добрые глаза, ласковые руки...»
Хоть и понимала Дина, что мать больна неизлечимо, но со
свойственной юности беспечностью надеялась на какое-то чудо,
и потому нежданное горе обрушилось на детей Никоновых как
буря. Дина устала от слез, от горьких мыслей, от похоронной
суеты... И лишь сейчас, в тишине, стоя у свежей могилы, обос
тренно поняла, что мама покинула их навсегда, что она теперь
в семье старшая и в ответе за сестренок.
Девушка постояла еще у могилы матери, совсем обессилев от
слез, потом, с трудом переставляя непослушные ноги, побрела
по протоптанной односельчанами тропинке к деревне.
Свернув на главную улицу села, Дина заметила шедшую
навстречу Нину Петелкину. В одной руке Нина несла ребенка,
на другой — висел узелок. Сойдясь на разъезженной машинами
колее, они, не сговариваясь, остановились, пытливо вглядываясь
Друг в друга...
— Здравствуй...— распухшие губы Дины дрогнули, горькая
Улыбка осветила ее лицо.
\27