130 / 216
наДеЖды. Но она и сама уже, манерное, поняла, что ничего ей
не поможет: отпила глоток-другой и отставила чашку.
Дине припомнилось, что четыре года назад, когда умерла
бабушка, она две недели жила у крестной: убежала из дому и
даже на похороны не пошла, так боялась, что бабушка захочет
ее, любимую внучку, забрать с собой../ И ведь не маленькая бы
ла... «Почему люди не живут вечно? Почему умирают? Куда же
они уходят навсегда?» Это слово «навсегда» казалось таким
громадным,
страшным, черным, как катящийся с горы
камень-валун, сметающий все на своем пути. Тогда Дина впер
вые осознала, что все люди на свете смертны, и, значит, когда-
то умрут мама и папа, и она сама — Дина! Это было так нелепо,
дико, вселяло ужас, что она так и прожила две недели у крест
ной, боясь вернуться домой, где, казалось, витал бабушкин дух.
Пришла мать, уговаривала, поглаживая по волосам... А Дина
прижалась к матери и слушала, постепенно успокаиваясь. «До
ченька, да разве станет бабушка тебя пугать? Глупая,— качала
головой мать.— Она же тебя любила. Она тебя нянчила, ходить
научила... А ты вон даже на похороны не пришла. Нехорошо
так, дочка...»
Но и вернувшись домой, Дина еще некоторое время испуган
но вздрагивала при каждом стуке, иногда вскрикивала по ночам.
А потом образ бабушки постепенно потускнел, стерся. И совсем
бы забылся, если бы однажды она не взяла бумагу, карандаш
и не стала рисовать... И вдруг на нее с ватмана глянули живые
бабушкины глаза... Она возилась несколько вечеров, прячась в
укромном уголке, пыталась нарисовать бабушку: ее лицо, мор
щинки, высокий лоб. Но нет, ничего не получалось. Выходила
на бумаге какая-то совсем незнакомая старушка, у которой жи
выми, бабушкиными, были лишь глаза.
Повзрослев, Дина поняла, что рисовать дорогих людей труд
нее всего, потому что хочется изобразить их душу, а на бумаге
получается лишь внешний облик — и больше ничего. А может
быть, ей просто недоставало умения?
Потом, года через два, она все же нарисовала бабушкин порт
рет, хотя и эта старая женщина не совсем была похожа на ба
бушку. Но было в ней что-то от всех старушек их села, она уловила,
перенесла на бумагу черты старой чувашской женщины. Старуш
ка стояла у околицы, опершись на палку, и глядела в поле, ту
да, где небо сливалось с землей. И хоть ярко светило солнце,
на поле там и здесь виднелись островки подтаявшего снега. Но
уже дышала, курилась земля, готовясь принять теплое зерно и
дать ему жизнь...
Этот рисунок отец вставил в рамку и повесил в доме на са
мом видном месте. И мама подолгу, бывало, стояла перед ним,
покачивая головой, точно не веря, что это — дочкина работа...
Мама, мама!..
Мечтала залить летом фундамент, выстроить дом, чтобы всем
детям было просторно и светло в нем жить... А дом у мамы те
перь — вот этот черный холмик под зеленой пирамидкой. Вечный
126