157 / 392
— А ты до того разве не вернешься? — часто ми
гая, спросила Марине.— Ты же обещал отвести меня
в школу?
— Постараюсь приехать, дочка, постараюсь!
— Тебя ведь не убьют на войне?
— Нет, нет, не убьют... Кто же убьет меня — из
глаз отца выкатились две крупные слезинки. Затем
он обнял Илле: — Ну, ты уже большой, сынок, сам
должен понимать. Нелегко будет вам. Матери помогай
и об учебе не забывай. Не мне, а тебе пригодится
ученье... Понял?
— Понял,— сказал ему в ответ Ицле и от наплыва
слез опустил глаза.
Последней отец обнял и поцеловал мать.
— С тобой мы, Ульга, обо всем уже переговорили...
Старайся получше детей содержать...
Мать ему ничего не ответила, только, глотая сле
зы, печально посмотрела на него.
— Ты письма пиши почаще,— попросил Илле.
— Поехали, поехали! — послышались голоса.
Все двинулись. Подводы шли порожняком, люди —
за ними. Все что-то наказывали, о чем-то напоминали,
о чем-то просили, многие плакали. Отец нес на руках
Марине, Илле и мать шагали рядом.
За колхозным гумном, где дорога поворачивает к
оврагу, провожающие остались. Мобилизованные сели
на подводы и вскоре скрылись из виду.
Деревня опустела. Все заботы легли на плечи жен
щин, стариков и детей. Руководить колхозом поручили
перешагнувшему шестой десяток Назару Егоровичу —
много лет назад он был первым председателем артели.
Вместо бригадиров, ушедших на войну, назначили
женщин. Одной из них была мать Илли. Уход за ло
шадьми, пожарную охрану, работу на мельнице прав
ление тоже поручило женщинам. Никто из них не ска
зал: «Я не справлюсь», «для меня это трудно»...
Вскоре началась страда: надо было жать, моло
тить. Хлеба в тот год уродились замечательные. Рожь
была выше дуги запряженной лошади, овес — челове
ку по плечи, а картофель — что ни штука — фунт...
Все это надо было собрать, не теряя ни колоска, ни
153