

самое...
Во всяком случае у нас была дружба "в упор, без фарисей-
ства". Мы расходились и сходились (так же и эпястолярно). Но:
кроме Базиля никто не приехал навестить меня в одесском изгна-
нии. (Справедливости ради скажу: маман приезжала, но это было
позже, во время второго одесского сежура, то
уже
была не ссыл-
ка, а скорее, действительно, "сежур".)
После трёх дней "освобожденья" прихожу на службу.
Возгласы радости, обмен любезностями: меня окружают девушки-
делопроизводители - ах милые мои! и офицеры кабинета.
Новый наш начальник заходит посмотреть: в чём дело. А это
вы явились! Поправились? Ну-ну.
Я какой-то тихий стал после "болезни", даже робкий. Зас-
тенчивый. Во мне такое иногда состояние пробуждается: может
быть это "моё истинное": быть блаженным, вот так ходить по служ-
бе и улыбаться. Почти не говорить ничего. Смотреть начинают по-
дозрительно: друг друга в кабинете изучили и знаем, что от кого
ждать.
Столько шуму бывало устрою, столько разговоров. Сам себя
уже не помню, с пафосом говорю. Начальник только слово вставить
может: дайте и мне мол сказать. Ведь я подполковник, в полити-
ческой академии учился!
Я почти как кот булгаковский ему: знаем, там все такие учатся!
Витька, например.
А какие генералы были, уже лучше и не вспоминать, вы гово-
рите: подполковник. Называю несколько генеральских фамилий с
сомнительной или бесславной репутацией.
Это было при прошлом начальнике. Налагаю, что его "ушли"
из нашего офиса из-за любви. Да: романтическая история. Влюбил-
ся в одну вольнонаёмную даму службы. Везде с ней появлялся, как
Лвдовик с мадам Помпадур. Но та была, простите, мэтресс де титр.
А это подполковник забыл какие времена. В самом деле: о темпо-
ра о морес! В утешение ему дали баранью папаху. Если быть до
конца откровенным и забыть мелкие злодейства, которые он мне
чинил, то стоит признаться: его роман с вольнонаёмной дамой за-
ставил меня изменить отношение к нему. Потом когда я увидел его
случайно во дворе школы, уже в бараньей папахе, то подумал с
грустью: а ведь он не похож на барана.
29