35 / 190
Плывут льдины по реке.
Вздыхаю, но не горько. Выхожу на берег реки. Вот оно - моё
настоящее (в смысле "имеющее ценность", "подлинное"). А этот в
буквальном смысле опереточный антураж: служба с офицерами (во-
енные чиновники!), кони пасущиеся на стадионе физкультурного
заведения, бестиарий с бочкой - вторая реальность.
Меня - потомка аборигенов - заставляют играть роль вместе
со всеми в этом водевиле.
Но я не кляну свою судьбу! Нельзя, императив такой...
Я думаю только: как лучше исполнять доставшееся мне. Думаю
без лукавства, ведь я сейчас один на берегу реки. Всё что есть
во мне лошадиного, обезьяньего, попугайского исчезло в это утро.
Как сон, как утренний туман!
Приехали туземцы из Африки. Точнее: с острова, где горы,
океан, в пещерах там хоронят покойников, а потом перебирают их
кости и бережно заворачивают в чистые тряпки. Они смуглы и слов-
но выточены из эбенового дерева. Тоже театр!
Я работаю с ними: хожу и толмачу. Туда-свда.
Это уж лучше чем сидеть с майором в душном как тропический лес
кабинете, где нормальные лкщи сходят с ума от кабинетной жары,
запаха кабинетных цветов (они сладко пахнут, ядовитые цветы),
верещанья попугаев...
Девушка-делопроизводитель стала невозмутимой, как больная.
Словно отсутствующей, со стеклянными глазами... От палящего солн-
ца кабинета она почти ослепла. Но продолжает ходить на службу,
боясь потерять это место. "Тёплое", убеждают её родственники.
Она и сама перестала замечать за собой странности: _!десь все
почти такие.
Бедная девушка, так любившая мои рассказы про гейш и разное
другое, влюблённая в меня тайно, безответно, безнадёжно.
Грустная история.
На этой службе я как бы не кстати. Я - Гоген-художник... Я -
абориген-чухонец. Я - лошадь Просвещенья. Я - говорящий попугай.
И прочая, и прочая.
Так думал о себе мучительно я к исходу третьего дня осво-
божденья. Завтра вновь поплетусь в офис.
33