102 / 201
— Да, в самом деле страшно,—подтвердил Иванюк, утирая
жирное лицо платком.
— Д а ж е в газете вроде писали про это чудо,— напомнил
Казак.
— Писали, писали,— закивал головой Иванюк.— Наш дьяк
Иван Степанович Виноградов лично, говорит, читал про это.
— Да, да,—подхватила и Манефа, — и я читала эту газету
в Цивильоком монастыре. И слава богу! Не дал он себя в обиду,
показал силу божью!
Отец медленно, но твердо сказал:
— Хоть сию минуту провалиться готов сквозь землю,
все равно ни копейки нет. И за извоз кирпича, вон. не дали ни-
чего...
— За извоз заплатим,—сердито прервал
отца Иванюк,—
соберем вот с народа и заплатим.
Отец усмехнулся:
— Вон оно как: народу платить с народа, выходит, и соби-
раете. Это все равно, что полу залатать — рукав у кафтана
отрезать.
Все трое переглянулись. Манефа, беззвучно шевеля губами,
прошла в передний угол, потом бессильно уронила руки, как
будто устала от непосильной ноши, и снова подошла к отцу.
— Тебя не крестили, что ли?— по-змеиному прошипела
она, глядя на отца немигающими черными глазами.
— Вроде крестили,—нехотя ответил отец.
— А когда женился, небось, в церкви венчался? Детям имя
где давали, не в церкви?— продолжала наступать Манефа.
Отец помолчал некоторое время, потом спокойно, будто рас-
сказывал акаэку, начал:
— Уж и не знаю, что лучше: быть верующим или нет. Вон у
меня сват в Чи шламе без веры живет и не жалуется. Да и все
чуваши там некрещеные. И денег с них на церковь не берут, и
попу ни шерсть, ии яйца, ни зерно не платят. Одним словом, не
почитают церковь, а в землю до сих пор никто не провалился.
Татарская вера им куда ближе, вот они и тянутся к ним...
— Побойся бога, Метри!—в ужасе воскликнула Манефа.—
Ведь что ты говоришь! Эх, беспутный ты человек! Грешнее тебя,
поди, на всем белом свете нет!
— Откуда тебе знать, грешен я или нет?—холодно спросил
отец монашку, нахмурив брови.
— Да такие речи может только самый грешный человек го-
ворить! Кипегь тебе в аду кромешном, попо'мни мое слово! —
визгливо крикнула Манефа.
Но отец тоже вышел из себя:
7. Детство.
97