30 / 344
чет,— не унималась Анна.— Где уж нам! Ведь по нему Олим
пиада Лыкова вся иссохлась. Говорят, О рафим а-то уже и
зятем его величает. Чего молчишь? Это правда?
— Сущая правда,— невозмутимо ответил Виталий.
— И когда же ваша свадьба?
— Завтра.
— Видать, славная девушка Олимпиада,— продолжала
свое Анна.— А ходит-то как! Вприпрыжку. Губы размале
ваны. Волосы — гребенку негде воткнуть. Смотришь сзади —
сомневаешься: то ли парень идет, то ли девушка.
— Ничего не поделаешь, мода,— притворно вздохнул
Виталий.— А вам надо бы с Олимпиады пример брать.
— Ишь ты какой прыткий, — покачала головой Анна,—
А ты попробуй вот с голыми коленками выйти на хмель
ник! Все ноги исцарапаешь. Поди, еле доплетешься до боль
ницы. А туфельки у твоей Олимпиады... То ли на гвоздях
они, то ли на иголках. В таких на поле в земле застрянешь.
— А мне нравится, когда носят такие туфли,— упрямил
ся Виталий.
— Тогда чего ты сюда притащился? — свела брови Ан
на.—Уходи отсюда сейчас же!
— И не подумаю.
— Ну, тогда я сама уйду,— сказала Анна и накинула
кофту.
— Погоди! Куда? Ты чего глупишь? — подлетела к ней
Феттис.
Но Анна ее отстранила.
— Я сейчас вернусь. Схожу поужииаю.
П
очти
бегом она спустилась по
лестнице и
вышла
из
хмелесушилки. Понятно, Анна надумала оставить вдвоем
Феттис и Виталия.
На улице темным-темно. Тяжело вздыхая, покачиваются
ближние ветлы. Не осуждают ли они Феттис? Конечно, не
пристало оставаться ночью наедине с парнем молодой де
вушке. Да что поделаешь? Хоть непривычно Феттис и бояз
но, не может же она бросить без присмотра хмелесушилку?
И как только Анна могла уйти, баламутка! Вот и считай ее
после этого подругой, вот и оставайся с ней на ночное де
журство!
Феттис подошла к окошку и, открыв его, долго прислу
шивалась к говору ветел и тополей.
Ночной шепот осенних деревьев... До чего же он тосклив
и уныл, до чего же он тянет за душу. И у Феттис на душе
трсложно. Стучит-колотится девичье сердце. Виталий подо
20