

дуку. Окованный, расписанный краской жестяной сундук ее
всегда был открыт, но Семен им не интересовался: не было
случая, чтобы он рылся здесь, и Урине была спокойна за
свои тайны.
В дальнем углу сундука, под ее бельем, лежали завер
нутые в холстину деньги. Она уже протянула руку, чтобы
открыть сундук, но услышала какой-то шорох и огляну
лась.
В дверях чулана стоял сонный Семен и здоровой рукой
почесывал под майкой грудь. Лицо у него было похмель
ное, волосы, которые он заглаживает поперек головы, при
крывая лысину, свалились на сторону. II рука в гипсе была
грязной.
— Ирина...—услышала она его голос, такой ненавист
ный.—Ирина...
— Что тебе?
— Послушай, сколько теперь стоят ваши шюльгеме?
Кажется, он и во сне считает деньги.
— Кто его знает, я не покупала и не продавала. Теперь
ведь только разве на свадьбу надевают его.
— А что же мне делать с этими серебряными полтин
никами да рублями?
Все-таки он был ее мужем, столько лет они прожили
вместе и состарились на глазах друг у друга.
— Я не знаю, Семен, не знаю...
Он вздохнул:
— О-хо-хо! Задали же мне задачу с этим чугунком, есть
над чем поломать голову.
Но такие заботы были ему приятны, и Семен Ильич не
скрывал этого. Он вообще ничего не скрывал.
Превозмогая похмельную слабость и головную боль, он,
пошатываясь, вышел на крыльцо, на утреннее солнышко, и
увидел Колю. Наверное, они друг друга чем-то удивили и
озадачили, потому что долго молча смотрели друг на дру
га.
— Что это у тебя с рукой, папа? — спросил наконец
сын.
Но Семен Ильич как будто и не слышал.
— Ты где околачивался? — спросил отец.— Я что-то
давненько тебя не видел.
И тут они оба почувствовали, что между ними лежит
что-то такое, что им уже никогда не переступить. Можно
одному сойти с крыльца, а другому подняться на крыльцо,
которое уже успели испятнать куры, можно узнать, где
373