20 / 422
— Еще бы! — ответил Агафон.
— Швырнул бы винтовку в кусты и сейчас же пустил
ся бы в путь, хоть пешком,— вздохнул худой.— Хоть пе
ред смертью увидаться бы с родными.
Третий конвоир молчал, но по тому, как все глядел
куда-то вдаль и время от времени тяжело вздыхал, не
трудно было догадаться, что и его мысли блуждали где-то
за тысячи верст от этой изрытой снарядами', давно не па
ханной земли.
— А почему не уходите? — допытывался пригово
ренный.
— Д а кто нас пустит?
— Сами уходите,— понизил он голос.— Ждете, когда
царь-батюшка соизволит распустить войска? Нет, братцы
вы мои, не дождетесь. Над ним ведь не каплет, ему некуда
спешить. А может, на его министров надеетесь? Тоже пу
стое. И над ними пули не свистят, и они в окопах вшей не
кормят. Война им выгодна, поэтому они готовы воевать до
последнего русского солдата. Вот и гонят вас на немецкие
штыки.
— Тогда кто же закончит войну? — спросил Агафон.
— Кроме вас самих, никто. Поверните ружья, бейте
тех, кто гонит вас на смерть. Только так можно кончить
с этой бойней. Большевики хотят заключить мир, раздать
землю крестьянам, а фабрики и заводы — рабочим. Они
меня послали на фронт, чтобы рассказать вам об этом, но
сынки помещиков и фабрикантов, одетые в офицерские
мундиры, объявили меня шпионом. Какой я шпион? Я та
кой же солдат, как вы, и у нас у всех одно желание — по
скорее вернуться домой.
«Действительно, шпион ли он? — усомнился Сергей Ва
сильевич;— Может, судьи ошиблись? Исполнение неправо
судного приговора равносильно совершению нового, еще
более тяжкого преступления. Я не был и никогда не буду
преступником».
И после недолгих раздумий и колебаний Барсуков при
казал солдатам развязать руки арестанту. Те охотно ис
полнили приказание.
— Значит, -вы не шпион? — спросил он, в упор глядя
на Поливанова.
— Нет, господин поручик, я не шпион и не предатель.
Россию я люблю, как все русские, но люблю ее без поме
щиков и капиталистов.
— Что ж, идите. И больше не попадайтесь. Мне при
казано казнить шпиона, а не патриота.
16