И тут Эппелкж с Хемитом ловко выхватили из его рук
кнут, переломили кнутовище и кинули прочь. Татарин,
видимо, смирившись с происходящим, больше не сопро
тивлялся, молча отфыркивался от нескончаемого потока
воды. С него стекали не ручьи, а целые реки.
— Ну, хватит! Хватит! — Селиван пытался остановить
разбушевавшуюся толпу. И хотя вряд ли кто расслышал
его призыв, люди все-таки остановились.
— Слушай, мижер-кижер, — подошел к татарину Се
ливан, — нынче у нас, чувашей, праздник, в году он
один раз бывает. Ты живехонько поезжай к себе домой и
накажи всем родным: в день Синзе по нашей улице даже
татарская кошка не может пробежать, а вам можно быть
только на лугу, где идет борьба. Обычай наш таков... А
мы к тебе зла не питаем — по-доброму провожаем. Вот
этим проулком и поезжай, он как раз в поле выводит. И
не оглядывайся!
Татарин отжал от воды тюбетейку, утер подолом ру
бахи бороду и, приговаривая «белем, белем» — «знаю,
знаю», зашагал к подводе. Люди двинулись по улице даль
ше.
Когда толпа приблизилась к дому Шерккея, Ильяс опе
редил всех и засверкал пятками к дому. Мать сидела на
лавочке у двора.
— А отец разве не вышел? — обеспокоенно спросил
он мать. — Вон ведь уже идут, почему отец до сих пор не
выходит?
— Бог его знает, я ему сказала, а он мимо ушей. Иди,
скажи еще ты, пускай скорей белую рубаху надевает. —
Сайде, видя, что люди почти подошли, встала им на
встречу.
Ильяс, вбежав в дом, не обнаружил там отца; тогда
он выскочил во двор и увидел: отец что-то мастерил под
навесом...
— Отец, скорее! Все уже к нашему дому подошли!
Люди остановились возле дома Шерккея.
— Где хозяин?
— Вон под навесом...
Селиван, Нямась, Эппелюк, Алаба Велюш, Исти и
еще несколько человек распахнули ворота и ворвались во
двор.
— Ты почему это в синей рубахе?
—Да вот только что хотел белую надеть...
Исти уже успел заскочить под навес.
— Он же ось для телеги делал, ребя!
55




