— Да уж, как же! Хоть бы кто заплатил за хлопоты, —
намекнул Михаля.
— Слушай, свояк... ик! ик!.. Там и тебе, и мне с лих
вой хватит.
— Не забыть бы об этом, Элюкка Петяныч...
— Ну-ка, д-дай-ка мне три яйца, а то в горле что-то
пересохло... Смазать требуется...
— Ха, скажешь тоже! Для смазки у нас, Элюкка Пе
тяныч, имеется другое, из кабака. Вот, специально для
тебя припас, — Михаля запустил длинную жилистую руку
в глубокий карман шаровар и извлек оттуда шкалик вод
ки, услужливо вручил его старосте.
— Гляди ж ты, куштан* Чумельке, а?.. И штаны у
него с карманами... Ну, Чумельке так Чумельке! А себе,
выходит, не оставил?
— Элюкка Петяныч, ты когда-нибудь видел, чтобы со
бака себе хвост испачкала? Вот у меня и для себя, —
извлек он из другого кармана точно такой же шкалик. —
Как у тебя зубы, не болят?
—Ай, своячок, о чем ты спрашиваешь!.. Вот и заболе
ли, кажись, напомнил... — Элюкка схватился рукой за
щеку. Если видеть в это время его мученическую гримасу,
у здорового человека несомненно заболят зубы. — Целый
день нынче ноют, беда прямо! И зачем ты только напом
нил? — Элюкка притворно застонал.
— Виноват, Элюкка Петяныч, виноват, прости вели
кодушно. Ну, ничего, сейчас мы тебя поправим.
— Да ладно, чего уж там...
Они юркнули под полог, из-под которого были видны
только ноги Михали, обутые в грязные онучи и лапти, да
старинные сапоги старосты из мягкой кожи гармошкой.
Луг, на котором предстояло быть празднеству, был ско
шен за три дня до него. Приехавшие на агатуй ставили
свои подводы на берегу реки в тени деревьев и возле ма-
газейных амбаров. Люди все, как один, были одеты в бе
лое, и издалека луг казался усыпанным белыми цветами.
Вдруг с нескольких сторон раздались голоса, зовущие рас
порядителя агатуя:
— Михаля! Михаля!...
— Да только что он был здесь...
— Чумельке ищете? Да вон он, за пологом...
Михаля со старостой не спеша появились из-за полога.
Элюкка тяжело опирался о плечо Михали.
*Богатей.
60




