83 / 216
Но ему дам жизнь... И он будет не похож на тебя! Все равно
рожу, рожу-у его!» Как же она забыла все это? Как выветри
лось из ее бедной головы это яростное и отчаянное «рожу!»?
Выветрилось, истаяло?
Она вдруг почувствовала, как замерзла. Пальто нараспашку,
подол платья разорван, голова простоволосая... _Нина подняла
глаза к качавшейся на ветке петле. Дотянуться до нее, и пере
станешь чувствовать разрывающую сердце тяжесть и боль от
чаяния. И не будет сверлить мысль о позоре, о насмешках одно
сельчан, пусть и безмолвном, осуждении отца...
Опять мягко толкнул ее изнутри ребенок, как будто жаловал- -
ся: холодно мне. Нина, вздрогнув, стала торопливо застегивать
еле сходившееся на животе пальто.
Вот он бьется в ней, прижимается своим тельцем к матери,
согревает ее душу уже тем, что существует. Он толкается и тре
бует своего: «Мне здесь тесно и темно! Хочу жить, видеть свет!»
Конечно, и он жаждет увидеть, как пляшет летний дождик по
чаше озера Ваттал, как шумит лес на берегу в ненастный день,
как брызжет по утрам из-за леса солнце, а по ночам льется на
землю золото луны... Она все это знает, видела, любовалась .
этим не один раз. А он? Неужели никогда не дано ему увидеть
свет?
Она прижала руки к животу, прося у него прощения, защи
ты...
Но он не хотел помогать ей в том, что она задумала. Он бил
ся и обвинял: «Почему, за что хочешь убить меня, мама? Раз
ве ты не любишь меня? Разве я проклятье, а не радость для те
бя? За что?» Вон как сотрясает все ее тело, возмущается тем,
что задумала неразумная мать.
«Но отец твой больше не любит меня... нас...— шептала Ни
на, глотая слезы.— Как же мы одни? Как же я без него?»
«А без меня? — торкнулся ее живой комочек,— Разве я —
грех? Разве обо мне думаешь ты сейчас? Отец?.. Я еще не знаю,
что такое отец, но я знаю, что такое Мать! Это — ты!»
Нина стояла у поваленной бурей коряги, раскачивалась, как
полоумная, и слезы текли по ее щекам, и ветер обжигал лицо...
Лес почернел, нахмурился, деревья вокруг были едва разли
чимы. Только поскрипывала ветка клена, да качалась на ветру
петля из ее платка, как будто надсмехаясь над ее колебаниями
и нерешительностью...
— Ой, боже мой! Да что ж я? — зашептала Нина, опомнив
шись.— С душой, еще не родившейся, разговариваю. С ума со
шла! Зачем его обманываю? И его, и себя. Тяну, цепляюсь за
что-то...
— Э-ге-гей! — раздался вдруг рядом голос, и дед Мигусь,
торопливо ковыляя, запыхавшийся и расхристанный, схватил ее
за руку. Видно, бежал старый, почуяв неладное. Сейчас он тя
жело дышал, опершись на свою суковатую палку.— Ты чего ж
надумала, бесстыдница? Совсем, девка, рехнулась? Ну-ну,— по
хлопал ее дед по спине, погладил по растрепавшимся волосам.—
79