191 / 216
— Толя, Толечка,— шепчет она,— будь счастлив, родненький
мой! Не забывай меня. Помни 'наш день. Прощай...
— Ну что ты, Оленька...— я глажу ее по вздрагивающему
плечу, смахиваю слезы с глаз.— Успокойся, милая. До следую
щей субботы? Так ведь?
Она покорно кивает головой. Поцеловав ее в последний раз,
вскочил в автобус, сел у окна. Оля стоит на дороге и машет
мне.
Все меньше и меньше ее фигура, вот совсем пропала за по
воротом. Но сердце саднит печаль и тревога, а в памяти всплы
вают сполохи серой тени в ее глазах, но я отгоняю это видение...
На радио в городе я опять попал в горячку дел и только че
рез три дня обнаружил на тумбочке в общежитии письмо. От
Оли...
«Родной мой, любимый Толич! — писала она.— Вот и пришло
время нам расстаться. Нечаянно встретился ты на пути моем,
опалил сердце пожаром. Иногда думаю, зачем мы только по
встречались, прожила бы жизнь свою спокойно, исполнив свой
долг — и ладно. Но тут же пугаюсь этой мысли... Ох, зря корю
судьбу, что послала мне тебя на счастье, как в подарок за ту
жизнь, что предстоит... Щедрый подарок — спасибо ей! Спаси
бо тебе, что ты приехал тогда к нам в Нискасы.
Я уже собралась в дорогу: с работы уволилась, с квартиры
выписалась, даже нового жильца уже подыскали на мое место.
Осталось дождаться автобуса — и прости-прощай,
Большой
Сундырь, подаривший мне счастье... Да, дорогой мой человек,
мне надо ехать, не теряя ни дня на раздумье. Останься я еще
ненадолго, кто знает, что бы сталось с нами... С тобой и со мной,
мой ненаглядный... А сейчас я почти спокойна. Плакала, конеч
но, но на сердце нет вины, и упрекать некого. Теперь я могу
прожить и двадцать, и сто лет без тебя... Потому что знаю: ты
есть. Я знаю, тебе будет больно все это читать, но ничего нель
зя изменить. Я должна ехать. Но и без наших «проводов люб
ви» я не могла покинуть тебя, чтобы не корить потом себя всю
жизнь... Этих трех месяцев, что мы провели с тобой, и этой на
шей последней ночи мне хватит на всю жизнь... Ты пришел и
озарил мою предопределенную уже мною жизнь. Спасибо тебе
за это, милый мой...
Сказать тебе все при расставании я не смогла, знала: не
хватит сил противиться тебе. Сказала бы — и пропала, потому
что предала бы Никиту, а этим, не сомневаюсь, казнилась бы
всю жизнь.
Никите стало хуже, может быть, потому, что за эти три ме
сяца я ни разу не была в Куйбышеве, да и писала очень редко...
Мать его написала мне умоляющее письмо: только я смогу
вдохнуть в него жизнь... Не знаю, хватит ли у меня сил на это,
но я решилась. Потому и не сказала тебе ничего, не открылась,
ведь знала: ты стал бы удерживать. И я благодарна тебе за
это, Толич! Но и ты пойми. Никите я нужнее. А ты молодой и
сильный, ты выдержишь...
J87