188 / 216
суховатую, изогнутую сучковатую хворостину, машинально отла
мываю ветку за веткой, бросаю в воду. Кружатся, мельтешат
ветки у берега, потом попадают в струю и уплывают, пропадая
вдали. Оля кидает в воду цветок за цветком.
— И не жалко тебе? — прервал я молчание.
— Чего? — очнулась она от дум.— A-а, цветов...— Улыбка
вышла невеселая.— Да какая особая красота у сорванного цвет
ка? Они и хорошие-то, лишь когда на лугу или в лесу растут...
А не так вот... Пусть плывут...— По щекам ее текут слезы.
— Как же ты жить думаешь, Оля? Как сейчас? Ну прожи
вешь еще год, два, десять лет пройдет? Но далыне-то что?
Ведь промелькнет время, не удержишь... А потом что? Я пони
маю: искалечился человек, так нельзя же и себя к нему прико
вать. Невозможно же всю жизнь сидеть около него, нянькой ему
быть. Ты же молодая, тебе... тебе семья нужна. Неужели ты не
понимаешь, Оля? — сумбурно выплескивается из меня все, что
сложилось, 'пока я слушал ее рассказ. И уже не выдержав, кри
чу, кричу с отчаяньем и злостью:— А я?! Как же я тогда? Или
ты думаешь: встретились — разошлись и все? Да мы же счаст
ливыми будем вместе, Оля! -Ты понимаешь — счаст-ли-вы-ми!
Оля вытирает глаза, она уже успокоилась и не обижается
на мой тон. Видимо, она не раз обдумывала свою жизнь, буду
щее свое.
— Хоть сегодня же я могу бросить Никиту. Если ты хочешь
знать, он сам меня об этом каждый раз просит. Он же понима
ет, что больной здоровому — малоподходящая пара. Вот и гово
рит, когда я приезжаю, и пишет, чтоб я забыла его, чтоб нашла
себе хорошего парня, вышла замуж и была счастлива...
— И он прав,— перебиваю я ее.— Он настоящий мужчина,
если так рассуждает.
— Вот видишь,— усмехается она,— даже ты так говоришь,—
«настоящий мужчина». И разве можно предать такого? Как я
могла бы сказать ему об этом? Ты же не видел его глаз, когда,
я приезжаю, когда он получает мои письма,— мне мать его рас
сказывала. И хоть он и твердит, чтобы я оставила его, я знаю,
это убьет его. Он не вынесет. Единственная надежда, смысл
его жизни, чтоб я была рядом. Он столько лет ждет этого, а
я...— она глубоко вздохнула и замолчала.
— Пойдем, пожалуй. Смеркается. Как бы ты не простыла...
Мы повернули от речки-полотенца.
— Прости, что не рассказала сразу,— виновато прошептала
Ольга.— Не было сил, надеялась: а вдруг я и вправду смогу
его забыть... Но что тут поделаешь, Толич?
Я накинул на ее плечи пиджак, легонько сжал’ в объятиях.
— Ну нет, Оля-Оленька, я так просто не отступлюсь, не
сдамся. Ты ведь не просто так со мной время проводила, зна
чит, я тебе не совсем безразличен. А ты мне... А будешь упи
раться — украду, сама потом спасибо скажешь.
Она невесело смеется, а я в самом деле чувствую в себе же
лание помёряться силами с кем угодно..,
184