176 / 216
под окнами незнакомого дома, где, наверное, уже легла спать
хорошая девушка Оля, остановило меня от мальчишеской глу
пости.
В Верином доме меня ждала свежезастланная кровать, от
простыней шел ромашковый дух, но я долго не мог заснуть, по
ка луна, не укатилась за деревья...
И привиделась Наташа...
Будто бы плачет она, заливается, и горе приключилось у нее
такое, какого и на свете не бывало. Идет она босая, распустив
волосы, ну точно — молодая русалка, а может, колдунья. Идет
она себе, отрешенная от всего на земле, слезами залитая, а с
неба тихо-тихо падает снег... И вдруг снежинки одна за другой
оборачиваются людьми, и нет им числа, толпятся, шепчутся. А
впереди всей этой несметной толпы колышется что-то... гроб!
И несут его, высоко подняв, черные руки! Почему черные? А-а,—
догадываюсн я,— это же они в саже, или нет, в дегте. А в гро
бу том... Валерий. Тот самый, из Курнавыш. Я вижу, что лежит
он, уставив к небу незрячие глаза... «Ага, помер,' значит, девча
чий вор!» — кричу я, а самого жуть берет. А подле толпы этой
плачет и плачет Наташа, плачет и волосы на себе рвет... И я бо
юсь, боюсь встретиться с ней взглядом. Словно это я, я
виноват в смерти этого парня. Но, как ни прячусь я среди тол
пы, Наташин взгляд все же находит меня. Она падает передо
мной на колени и бьется головой о землю, просит прощения. Не
она-де виновата, что расстались, а этот вот разлучник. Взгляд
мой невольно снова устремляется поверх толпы, и я вижу, что
это уже не Валерий лежит в гробу, а какой-то худой, совер
шенно незнакомый мне парень. Но что это? Гроб вдруг опроки
дывается, и парень этот (или Валерий?) внезапно соскакивает
на землю живон-незредимый и со всех ног кидается прочь от
толпы, от меня, от Наташи... А она, ошалевшая от нежданного
счастья воскресения, кидается за ним быстрее вихря.
Я пытаюсь стряхнуть с себя эту одурь, это наваждение, но
кишащая вокруг толпа, потеряв внезапно покойника, тянет ко
мне длиннющие руки, хватает меня и волочит к гробу... Я ярост
но сопротивляюсь, все существо мое протестует, кричит от стра
ха и отвращения... Последним отчаянным усилием я вырываюсь
и мчусь от несущейся за мной толпы. Бегу без оглядки, зады
хаясь от бега, и чувствую: вот-вот легкие мои разорвутся от не
мыслимого напряжения... Только бы убежать, только бы не
споткнуться! Тогда — конец!
И вдруг передо мной уже не белое поле, засыпанное снегом,
а густая зелень с детства знакомого леса Сильдек. И здесь,
среди белоствольных берез, сама похожая на молодое деревце,
ходит печальная Ольга. Ходит и собирает цветы, и плетет, пле
тет нескончаемо длинный венок... Я хочу окликнуть ее, но голо
са нет, рот свело судорогой, и Оля не слышит меня...
Вздрогнув, я проснулся, очнулся от наваждения и долго не
мог прийти в себя. Что за чушь приснилась? Сел на кровати,
одурело помотал головой. Прямо над изголовьем льется из при
172