175 / 216
■— А вот так. И понимать нечего. Ушла с другим парнем. А
мне сказала, что не любила никогда... Надоел, мол, я ей... Бу
дешь тут невеселый. Эх, Ольга, если бы ты знала, как тяжело,
когда любимые нас обманывают, предают...
Оля вздрогнула, поежилась... Наверное, от холода.
— Да, так вот все повернулось. Ушла, даже не обернулась
на прощание. Переживал, мучился. А сегодня... Сам не знаю, что
со мной творится. Наверное, это ты виновата, Ольга. Имя у те
бя красивое, скандинавское. Ольга-Ульга...
Я потянулся к ней, но девушка вскочила с лавки, гневным
движением сбросила с плеча пиджак.
— Не смей! С первого раза так...— Она смотрела на меня
сторожко, готовая при первом же движении кинуться за калит
ку, домой.
— Ну что ты испугалась? Что я, пижон какой? — примиря
юще сказал я.— Садись, не бойся. Ты же сама просила расска
зать. А я-то думал, ты душу чужую видишь. Вон глаза у тебя
какие ясные, как вода в роднике.
Оля вспыхнула, закрыла лицо руками.
— Ой-ей-ей! До чего договорились в первый же вечер! Зна-
'ешь, Толя, я, пожалуй, пойду. Поздно уже, а завтра рано вста
вать.— Она повернула к калитке.
Я вскочил, поднял упавший пиджак. А у самого такое чув
ство, что вот уйдет она, и опять поселится в душе моей разброд
и беспокойство.
— Подожди, Оля. Ты в котором часу завтра уезжаешь?
— Часов в девять.— Она приостановилась, в узких плечах
читалось напряженное ожидание.
— Тогда вот что... Ты зайди к Вере по дороге, ладно? Я тебя
провожать пойду, можно? А то неловко вроде приходить сюда
поутру. Я тебя буду ждать, Оля, слышишь?
— Там видно будет, Толя... Спокойной ночи,— и девушка
скрылась за калиткой, вскоре хлопнула дверь, вспыхнуло и по
гасло окно.
А у меня все перемешалось в голове. Что же со мной проис
ходит, что? Еще вчера все было понятно: тоска мучила меня,
как зубная боль, неотступно, и жизнь без Наташки казалась кон
ченной и пустой. Еще сегодня утром ходил равнодушный ко всему,
а теперь будто что стронулось в душе, словно боль моя прорва
лась нарывом, спал жар, и рана под влиянием чудодейственного
лекарства на глазах начала затягиваться, заживать. Вот толь
ко названия этому лекарству я пока не нашел. Но так ли это
важно?
Налетело вдруг бесшабашное, как в детстве, чувство освобож
дения, и я едва не заорал от охватившей меня на миг радости,
беспечно, на всю деревню: «Эй, Нискасы! Спасибо за выздоров
ление! Спасибо за радостный день! Спасибо тебе, народившееся
лето!» Может, это смешно, но именно таким глупо-восторженным
щенком, впервые встретившим хмельную весну, почувствовал я
себя той ночью. И только сознание, что я в чужой деревне,
171