158 / 216
раньше не видел. Чуть мать не избил... Я заступился, а то бы
ей досталось.— Он коснулся губами Нининых волос, пахнувших
какими-то травами, поцеловал ее.— А ты не смотри на них. Ты
мне поверь... Все у нас будет хорошо! Мы поженимся, и ты бу
дешь меня ждать. И у Витальки будет отец. А я... я буду так
служить, ну, чтоб в огпусю скорее приехать! А мать ты не бой
ся. Отец, я думаю, ей теперь воли не даст. Да и ты у меня не
трусиха. Эх, Нинук, и заживем мы...
Нина хотела что-то сказать, но в это время через неплотно
прикрытые ставни послышался плач ребенка.
Молодая мать стремительно, птицей взлетела на крыльцо,
скрылась за дверью. Вскоре плач в доме затих, послышалась
негромкая колыбельная песенка, которую, придумывая на ходу
слова, пела Нина.
Виталий достал пачку сигарет, закурил.
Тиха и пустынна была улица. Засыпала уставшая, натрудив
шаяся за день деревня. Над Сармышами цыганской серьгой
плыл тонкий серп месяца.
В доме деда Мигуся опять было тихо. Что-то думает сейчас
Нина о нем, сидящем под ее окнами?
Виталий докурил сигарету, придавил окурок каблуком и дол
го растирал его, будто пытаясь вдавить в землю всю свою былую
беспечность и дурость, чуть не поломавшие ему жизнь. Потом
пригладил руками непокорный чуб, решительно встал и, тихонь
ко поднявшись на крыльцо, с надеждой перешагнул порог...
А над полями куда-то в небесные дали летели и летели кли
ном журавли, неся на широких крыльях отсвет уже родившего
ся где-то далеко на востоке утра, зари и надежды...