

«Вот репей, пристал,— медленно трезвел Виталий.— Прилип,
как смола. И дернул меня черт по этой улице идти! Нечего бы
ло усаживаться на скамейку на эту проклятую... Слушай вот
теперь, что ему в башку взбредет...» Но нужных слов, чтоб от
вязаться от старика, не находил...
— Э-э, что говорить... Что было, то сплыло. Дурак был, вот
и дал себя вокруг пальца обвести. По-хорошему все хотел,— а
мне—кукиш! А ты что, дядя Ваня, по ночам-то бродишь?—
решил схитрить парень, зная, что от Ивана Гавриловича так
просто не отделаешься: он человека насквозь видит, как рентге
ном просвечивает.— Ну, ладно, я — дело, известно, молодое, а
тебе-то чего не спится?
— А я вот думаю, если человек совесть потерял совсем, при
дется на него в суд подавать,— не слушая болтовню Кочергина,
продолжал свое Иван Гаврилович.— Если перед людьми не стыд
но, пусть перед судом ответ держит. Пусть алименты с него суд
взыщет. А как же иначе? Как сметану воровать, так кот тут как
тут, а как ответ держать — его и след простыл? Ничего, разы
щем! Смотри-ка, до чего человек докатился: родное дитя призна
вать не желает. Да можно ли после этого и человеком его на
зывать?
Виталий, с самого начала опасавшийся такого поворота раз
говора, поначалу притих, прикинулся непонимающим.
— Ты, дядя Ваня, о ком это? Кого поносишь так? — наивно
спросил он. незаметно отодвигаясь от высокого, костистого Пе-
телкина.— Очень уж зло говоришь...
— Зло-о?! — ехидно переспросил Иван Гаврилович, хлопнув
шапкой по колену с досады.— Да не говорить надо, хоть бы и
зло, а все кости этому поганцу переломать, ребра пересчитать.
Собака! Заморочил дочке голову, подлец, опозорил перед всей
деревней и гоголем ходит! Это ж надо такие бесстыжие глаза
иметь!..
Ну нет, такое Кочергин терпеть не намерен!
— Да ты лишнего, что ль, хватил по случаю Нового года,
дядя Ваня? Ты чего ко мне-то привязался? Мало ль с кем
твоя дочка гуляла... Сам знаешь: девка не захочет, так... чирей
не вскочит. О-хо-хо!..— натужно захохотал он.— Слушай, а нет
ли у тебя выпить, а то башка что-то трещит...
— Вы-ыпить?! Да я из тебя душу вытрясу...— Иван Гаврило
вич, не выдержав, схватил Кочергина за полушубок, тряхнул
раз-другой так, что затрещал воротник.— Ну и подлюга же ты,
парень! Не думал, честно говоря, что ты такая сволочь...— отец
Нины
отпихнул
от себя Кочергина, крякнув, полез в карман за
папиросами. Достал пачку.
— Ага, давай лучше закурим...— обрадовался передышке
Виталий.— Да-авай! Если водки жалко, так хоть папиросой
угости. Нинка-то дома, что ли?
Иван Гаврилович раскурил папиросу, закашлялся...
— Э-эх, парень...— выдохнул он облачко дыма.— Шагал бы
ты со своей музыкой. Даже собаки вон притихли, тебя беспутно
116