107 / 216
...Все, все осталось там, далеко позади, в прошлом. Как и
белое подвенечное платье, которое ей так и не пришлось надеть...
Она мечтала о нем всю жизнь, а теперь смешно и думать об
этом. Но все равно она, как девчонка, волнуется, когда бывает
на свадьбах у односельчан и видит невест в белых платьях, в
свадебном наряде... Ведь и она могла надеть такое платье мно
го лет назад...
Могла да не надела... Не удержала своего счастья, отреклась
от него, испугалась, старалась забыть о себе в заботах о брать
ях... Забыть, что она живая...
Но разве она несчастна? Нет, Елька никогда так не счита
ла. Несчастье — это смерть, болезни, беды всякие. А у нее, кро
ме того внезапного горя с родителями, слава богу, больше не
было ничего такого страшного. А счастье ведь как горный родник,
что пробивается из самых недр: то бьет светлым прозрачным
ключом, звонко и шумно скачет по камням, то разливается спо
койно и привольно в низине и поит уставших, притомившихся
путников живительной водой. Вот и ее счастье такое — тихое,
спокойное, в заботах и хлопотах. Лучший кусок, новую одежен-
ку — все братьям, все маленьким, а сама уж как-нибудь. Но не
пропали даром ее бессонные ночи, тревога, за детей, от
данная им сполна ласка и нежность.
Выросли парни
ладные, сильные, дружные. Старший институт закончил, млад
шие еще учатся, а она у них — дороже матери родной. Не за
бывают, пишут, к себе зовут и в гости и навсегда. Да, она им
и мать, и отец, и сестра. Да вот как деревню родную бросишь?
Хоть и любит их, а не уедешь так просто из дома. Ее ребята —
это перед всем селом и перед всей страной ее сбывшаяся надеж
да, исполненный долг, в котором она поклялась на могиле роди
телей. Могла ведь и замуж выйти, за Матвея того же, да и
другие женихи не забывали тропку к ее порогу. Но всегда о
братьях думала, за них боялась, чтоб никто их обидным словом
не укорил, куском не попрекнул. Что говорить, может, и непра
вильно она поступила, ведь жалеет иногда, что своих детишек
не довелось понянчить. А доведись, не дай бог, еще такому слу
читься, может, и опять не поступила бы иначе... А прошлая лю
бовь — далеко-далеко, чистая, светлая, как звездочка утреуняя...
И светит она ей издалека уже много-много лет... И упрекнуть ей
себя не за что... Что прошло, то прошло, а что осталось, то с
ней...
...Дорога давно вывела их за деревню Полевой Тенкер, взбе
жала на холм и покатилась под гору. От оврага ехать по равни
не еще километра четыре, а уж там, у подножия невысокого
холма и раскинулись их Сармыши — Верхние и Нижние...
«Путь неблизкий... близкий... близкий...» — поют полозья по
снегу.
— Но-о! Поспешай! — Елька огрела лошадь вожжами, оч
нувшись от своих воспоминаний.— Заснула совсем!
Наверное, не стоило понукать лошадь, она и так под гору
103