140 / 178
жется вся истор]'я широкой русской коыпиляцш, въ
ней отразилась одна нзъ самыхъ существенныхъ осо-
бенностей русской натуры, и потому весьэтотъ во-
просъ прюбрЬтаетъ тревожный и, быть моясетъ, далее
трагичесюй характеръ. Этаособенность—чисто эмо-
цюнальное отношеше къ вопросамъ духа при наруж-
ной разсудочности въ толкованшфилософскпхъ темъ.
При нЬкоторомъпедантизмЬ и неуклонной прямоли-*
нейности логики урусскагообразованнаго человЬка
она, въ сущности, является для него только прнслуж-
пицей
Mipa
его чувствъ. И логика вы'Ьсто того, чтобы
вести его по линш безконечнаго развпт1я, прюбщать
его къ умопостигаемымъ цЬляыъ жизни и настоящей
свободЬ духа, фатально замыкается урусскаго интел-
лнгентнаго человека въ безнадеясныйкругъ психо-
логическихъ пережпвалнй. Онъ медленно двигается
впередъ, какъ медленно перерождается его душа.
Онъ не идетъза своимъ духомъ, который одинъ
только иможетъ перерождатьи окрылять человече-
скую душу. И потъ на почке этой-то эмоцюпальпости
то релипозное движс1йе, о которомъ я говорнлъ
вначалЬ, становится для насъ загадочнымъ, какъ
сфинксъ. Оно, какъ и все въ русской жизни, таитъ
въ себе велик1я возможности. Но историческая
ц е н -
ность этихъ возможностей, пхъ действенная сила,
можетъ быть определена только при разрЬшенш
слЬдующаго вопроса: что собственновсколыхнуло
повуюволну русской мысли, элементъ интеллекту-
альный, стремлешеуйти отъ прежнихъ эмощональ-
ныхъ путей, ясажда увидеть м1ръ глазамидуха,
черезъ духъ коснуться, въ трепетЬ и страсти, этого
wipa?
Тогда, при общей талантливости русской натуры,
при ея тончайшей способности осязать безплотнос, при
ея чуткой тактильности по отношешю къ нежнепшимъ
движешямъ чсловЬческаго сердца—то, что сделало
русскую литературу одннмъ изъ великихъ яплешй