36 / 201
Семеном, а чтобы ты стала девчонкой, тебе дали имя Марфа.
Назвали бы тебя тогда Семеном, и ты была бы мальчишкой,
как я.
Я безо всякого колебания поверила всему, что наплел мйе
Семук. И до того мне стало обидно, что я, бросив все игрушки,
с ревом помчалась в избу.
Мать и кугамай расстелили на столе холст, что-то отмеряют
и режут. В избе очень жарко, и на лбу у кугамай крупными
прозрачными горошинами блестит пот.
— Ты что плачешь? Никак, опять Семук обидел?—сочувст-
венно и ласково глядя на меня лучистыми, похожими на крошеч-
ные солнца глазами, спросила она.
— Нет, не Семук, а ты меня обидела, кугамай!—давясь сле-
зами, зло крикнула я.—Зачем ты меня не назвала Семуком,
когда крестила? Назвала бы меня так, я бы тоже была теперь
мальчишкой!
Мать глядела на меня удивленно и молчала, а бабушка, при-
крыв глаза, вся покрылась морщинками и затряслась в беззвуч-
ном смехе. Потом, посерьезнев, спросила:
— Неужто тебе так хочется быть мальчишкой?
— Хочется, еще как хочется!
Тут уж они обе с матерью рассмеялись в голос, а мне стало
еще обиднее, и я завыла так, что самой было противно слушать.
Тогда бабушка погладила меня по голове своей сухощавой
ладошкой, усадила рядом с собой на лавку.
— Не плачь, дочка, не плачь. Вон, погляди лучше, какое
тебе мать платье скроила. Старое сбросишь, будешь в новом
форсить, как майра*. Я тебе вышивкой его украшу, из красных
ниток...
А мать.тяжело вздокнула, собрала остатки белого холста в
кучу, с горечью сказала:
— Да, жалко, не родилась ты мальчишкой. И самой бы,
глядишь, лучше было, а нам и подавно.
При этих словах лицо бабушки вдруг посуровело, и она,
холодно и укоризненно взглянув на мать, строго сказала:
— Хватит, Праски, укорять невинное дитя. Не гневи бога,
а то накличешь беду на ее голову. И так вон она какая худю-
щая.—И, взяв мои выпачканные в глине тоненькие руки, стала
разглядывать их, потом меня всю.—Ишь, брюхо-то какое боль-
шое, и волосы дыбом все время стоят. Нехорошо это.
— Молока ведь не видит вовсе. Да и яйца-то на пасху да
* Майра—русская женщина.
31