

не в ту сторону повернута, у кого жена с норовом, у кого
и дети не помощники, ну и прочее такое, ты ведь не хуже
меня знаешь, как все это важно в крестьянском хозяйстве.
И таких большинство у нас. Возьми хоть шурина своего
Аркадия. Золотой души человек, но твоей хватки у него
нет. И вот таким людям нужна защита, нужна бескорыст
ная поддержка. А где человек в деревне найдет такую за
щиту и поддержку помимо колхоза? Кому, помимо колхоза,
дорого достоинство такого человека? Нет, ты не ухмыляй
ся, Семен, пусть у нас пока не все гладко идет, тут, может,
и не наша вина, а уж так история поворачивается, но я
твердо знаю, что лучше колхоза для нашей деревни пока
ничего не придумано. А если мы сами себе дело портим
да не умеем разумно дела вести, так это не колхоза вина,
а наша, людей, конкретных людей, вот что я тебе скажу,
Семен...
Тут в коридоре послышались дробные быстрые шаги.
Каштанов пристальным, долгим взглядом поглядел в лицо
Крыслова и спросил:
— Ты понял меня, Семен? Я хочу, чтобы ты меня по
нял. В твои семейные дела я не вмешивался и не вмешива
юсь, но хочу, чтобы ты понял меня.— И он круто повернул
ся к окну.
Дверь широко распахнулась, в кабинет вкатился Куб-
Степан. Круглое толстое лицо его победно и грозно свети
лось.
— Вот! — громко сказал он, точно выступал с трибуны,
и поднял над головой бумажку.— Он еше будет тут спо
рить! Смотри, Федор Кузьмич! За семьдесят девятый год —
сто десять выходов на работу вместо ста пятидесяти, как
постановило правление, а в восьмидесятом и того мень
ше— девяносто три!
Каштанов поглядел бумажку, которую принес из бух
галтерии Степанов, и бросил ее на стол.
— И болезни тут ни при чем! — распалялся Степанов,
бегая по кабинету.— Ведь печи ты кладешь, а это разве
легкая работа?!
Наверное, Крыслову надоело слушать Степана. Взгля
нув на молча стоящего у окна председателя, он громко и
с раздражением спросил:
— А печи что, я фашистам кладу? А не колхозникам?
А коли сломается печь в пекарне, за кем бегут? Да что
там бегут, на машине приезжают, словно ты профессор
какой.
А
бывает, что печь еще не остыла, жар — хоть пи
389