70 / 154
— Вот тебе и Илья Крысла! — протянул Педер.
Тишина, слышно только, как хрустит ветхая бумага.
— Гляди, кум, тут есть и нынешние...
И в самом деле, среди кучи старых бумаг лежала за
плесневелая пачка красных знакомых денег.
— Червонцы!
Осторожно отлепляя одну бумажку от другой, приня
лись считать.
— Хей! — вскрикнул Педер сдавленным от волнения го
лосом, точно его кто-то душил.— Хей! Тут шестьдесят две
бумажки!..
Шестьдесят две, всего шестьдесят две... А куда девать
ворох старых денег?
2
Семен Ильич был недоволен: ушли лучшие работники,
а эти пьяные болтуны остались! Оба теперь лежали на
траве возле бревен, палили папиросы, и разговорам ихним
не было конца: бу-бу-бу... Прогнать бы их, да как? Надо
искать какой-то выход.
— Слушай, Ларион Васильич, вчера ты говорил, что две
надцать прялок вместе не лежали, а двенадцать топоров
лежали.
— Не помню,— с подозрением посмотрев на Семена
Ильича, ответил Ларион.
Семен Ильич подошел поближе и присел рядом на ду
бовую плаху.
— Как же! Откуда бы я тогда знал про двенадцать то
поров?
— Ну, может, и говорил.
— Хорошие слова,— сказал Семен Ильич.— Мудрые
слова!
— От товарища уйдешь — год будешь плакать,— сказал
польщенный похвалой Ларион,— От семьи уйдешь — три
года будешь плакать. Уйдешь из села — всю жизнь пропла
чешь,— Лицо Лариона озарилось улыбкой.
— Все верно,— согласился Семен Ильич. Он подумал в
эту минуту о своих сыновьях и решил про себя: пусть по
плачут, слезы ума прибавляют,— Все так и есть, Ларион
Васильич, умный ты мужик...
— Не обижаемся, мало-помалу соображает еще коте
лок.— Довольный, Ларион приподнял фуражку и погладил
жесткий ежик волос.
363