

Мастер! А я разве не мастер? Разве мы, четыре плотника,
не должны получить то, что ты один зарабатываешь за
день? — Он вскочил, сверкнув желтыми кабаньими глаза
ми.— Совести у тебя нет, Крыслов! — Но потом, усилием
смирив себя, потушил свой гнев и сел.— Зачем поминать
Прохора? — В голосе уже звучали миролюбивые нотки.—
Он и сам вместе с нами на топоре женился. Ты другое дело,
ты техникум окончил.— Ларион как будто поставил точку
и сердитым взглядом окинул стол.
Семен Ильич был возмущен наглостью Кабана. Прийти
в его дом, пить его вино да по его же адресу говорить не
весть что! Будь другое время, он бы не задумываясь выста
вил Кабана вон нз своего дома. Но попробуй найти плот
ника в эту горячую пору!
— Дом — это дом, а баня есть баня,— стараясь быть
как можно спокойнее, сказал он Кабану,— Если платить по
денно, вы полмесяца будете работать. Вот мое слово: даю
вам общенародную плату: двести пятьдесят рублей и в кон
це работы — угощение.
— Тю-тю! — фыркнул Кабан.— Твоя баня — полдома.
Поставить крышу на каменный дом — без разговоров дают
полторы тысячи, а ты — двести пятьдесят! Ты что же, Крыс
лов, издеваешься над простым человеком?
— Ладно, так и быть: двести семьдесят.
— Пока умный сообразит, дурак выскажет. Ха-ха! Но я
не хочу называть тебя дураком. Такого хитреца, как ты,
у нас в селе не найти. В сберкассе у тебя, говорят, лежит
сорок тысяч, а для нас, выходит, половину тысячи жале
ешь?
— Слышал звон да не знаешь, где он!
Ларион в азарте стукнул ладонью по столу.
— Пятьсот рублей — крайняя цена! И мы не будем пе
реживать, и ты не обидишься. Четыре раза кормишь. Все!
Работаем мы на совесть, ты знаешь, в дом к человеку всег
да входили передом, а выходили задом. Будем договор за
ключать— магарыч, сруб на мох ставить— магарыч. Вода
по суставам бьет, а потому на куче щепок пусть стоит за
потелый чайник с пивом. У всех так, пусть и в твоем честном
доме будет так же. По рукам! — И Ларион протягивает че
рез стол руку.
Семен Ильич будто не видел его руки. Он посмотрел
прямо в его желтые глазки и сказал:
— Триста рублен.
— Скупердяи ты, Семен Ильич,— проговорил Кабан
331