148 / 154
ему все время кажется, что судьба его наказывает. Потом
в толпе, когда люди стали выходить после сеанса, Федор
Кузьмич поискал глазами свою Иришу. Напрасно! Разве
женщина, у которой грудной ребенок, придет в кино?..
И вот теперь бредет по мокрой траве Каштанов вдоль
Медвежьего оврага. По северному склону буйно поднялась
на дождях отава люцерны, можно опять косить на зеленку.
А здесь, по южному склону,— пшеница, которая под дож
дем и ветром вся полегла, больно и смотреть на такое
поле...
Среди девушек, которые тогда работали на ферме и по
вечерам собирались в общежитии, чтобы петь песни и вя
зать кружева, Мария была самой юной. Она пришла сюда
сразу после школы. Все носили тогда косы, а Мария повя
залась платком до глаз, спрятав короткие кудряшки. И но
сила не длинные чувашские сарафаны, а короткие юбки,
в каких бегают школьницы. Она была словно бы чужая
среди всех этих девушек. А ведь в чужом человеке всегда
тайна какая-то есть... Он вспомнил, как девушки пели теп
лыми летними вечерами, сидя на лавке под окнами:
Приданым похваляясь,
Остерегись молвы.
Бездольной притворяясь,
Не вешай головы...
Как-то и не думалось тогда, о чем онн поют? Ему тогда
было довольно и того, что они есть, что их голоса так кра
сиво звучат...
Дочь свою рябой чуваш
Охраняет, будто страж.
Но впустила дочь давно
Жениха через окно...
Мария всегда держалась в сторонке — то ли от робос
ти, то ли от гордости. О, как много тайн оказалось в ее ду
ше! Поцелуешь в тонкие, как бумага, губы, обнимешь лег
кое, хрупкое тело, и она прильнет к тебе, как лист. А нач
нешь говорить — глаза опустит. И в голове уже мысли: чем
не жена? И тогда он как будто загородился ею от Ирины...
Теперь Федор Кузьмич хорошо знает, что давно закати
лось солнце в его небе. В подавленном настроении он ухо
дит из дому и возвращается туда как квартирант. И так
пробовал говорить и этак — все без толку. Из меди, пере
плавь ее хоть тысячу раз, золота не получится. Совсем как
в той песне, которую пели девушки на ферме:
441